Лента Мёбиуса - [5]

- Однако, жулик ты, Боря! Не стыдно?.. И друг твой - жулик. И фабрикант - жулик. Я, однако, триста рублей дочке дал на модную юбку. Триста рублей - жулику? Тьфу!

Обиделся Иван Ефремович Ы-Кунг'ол.

- Я тебе водки не дам! Радио слушай, паря. Водки тебе не будет.

Иван Ефремович включил транзистор, и они целый час слушали мягкий и мужественный голос Штирлица, который нес откровеннейшую чушь, - что было не к лицу прославленному разведчику.

Штирлиц занудливо перечислял населенные пункты, состояния погоды паводки весной и засухи летом; головы крупного рогатого скота; фамилии трудолюбивых энтузиастов; количество тракторов и МТС; администраторов, полных беззаветного служения идее; подвиги героев по спасению сто литровой бочки солярки; дороги, непроходимые в любое время года... и многое, многое другое, что позволяло ему, Штирлицу, время от времени выражать чувство глубокого внутреннего удовлетворения

Иван Ефремович несколько раз пытался переключить программу, но Боря ему запрещал.

- Нет, ты слушай, слушай. Водки не даешь, и сам теперь слушай! Полезно...

Когда Штирлиц, наконец, умолк, пообещав продолжить вещание завтра, Борис Васильевич, ерничая и кривляясь, заорал на всю тундру комсомольскую бодрую:

"Едут новоселы с рожей невеселой!

"Кто-то у кого-то свистнул чемодан!

"В чемодане было: два кусочка мыла,

"Сраные кальсоны и кривой кинжал!

"Эх, мама, мама-родная-то,

"Сдохла свинья колхозная-то,

"Скоро ли я увижу генсека партии

"В гнилом гробу!-"

И дальше уже понес совершенно непотребные и непечатные вещи. На что Ы-Кунг'ол опасливо забурчал:

- Однако, нехорошо. Услышать могут, паря. Оргвыводы сделать могут. И вышлют, однако...

- Куда высылать? Ведь там уже Аляска!

Злые друг на друга, они залезли в ярангу, которую Иван Ефремович провонял дымом, разгоняя гнус, закрыли полог и больше уже не разговаривали.

Только Борис Васильевич вместо "Спокойной ночи" указал Ивану Ефремовичу на транзистор: - "Не стыдно?" - но Иван Ефремович не ответил.

Борис Васильевич долго не мог заснуть, ворочаясь в непривычном меховом мешке.

Вспоминал наглое и открытое лицо Кронида Собакина. В анфас Кронид смотрелся как мужественный полярник или непримиримый майор угрозыска, а профиль его был словно другого человека, и все из-за нижней челюсти, - она крутым валиком выдвигалась вперед, почти вровень с горбатым кронидовским носом, зубы росли с наклоном внутрь, отчего появлялось впечатление запавшего, старческого, беззубого рта. Крайне неприятное впечатление...

И взгляд Кронида какой-то двойной: честный, прямой и в то же время подлый. То есть, со способностью на подлость! У Кронида были любимые застольные присловья: "Чтоб иметь успех у дам, надо пить портвейн "Агдам" и "Чтоб семейство было дружное, кури "Север" и пей "Южное", но главное его словечко, которое наиболее полно выражало самого Собакина, было: "Нас рать!"

Причем, он приписывал это выражение самому Александру Сергеевичу Пушкину, который некогда процитировал незадачливые строки поэта, своего современника, о Наполеоне:

"Не хвались, идя на рать,

А хвались, идучи с рати".

Однако Кронид Собакин вкладывал в это слово некий глобальный смысл, весьма сообразный с текущей политической ситуацией: - "Нас - рать!"; "Мозгодолбов сгустилась серая рать, и нам остается кричать: "И нас рать! И нас рать! И нас-рать-"

4.

За неделю Борис Васильевич почти совсем прижился на стойбище Ивана Ефремовича Ы-Кунг'ола. Бегал за олешками в легких оленьих унтах, подрубал низкий кедровый стланик и кустарниковую ольху на дрова, притерпелся к трупновато пахнущей меховой одежде и яранге, ел вместе с Иваном Ефремовичем недоваренную оленину - или оленятину? - черт его знает, Иван Ефремович просто говорил: "Олешку кушать"; привыкли к Борису недоверчивые собаки Ы-Кунг'ола - особенно Черныш, - но с собаками он и раньше быстро находил общий язык, это кошки Бориса Васильевича чурались...

В рюкзаке у костра обнаружилось имущество безымянного бича, место которого занял Борис Васильевич, сам того не желая. Пара новых фланелевых кальсон, две застиранные рубашки, накомарник - накомарник пришелся очень кстати, без него бы Борис Васильевич точно спятил: тучи гнуса непрерывно звенели в воздухе, запястья на руках Бориса Васильевича опухли от укусов (он ходил в ленинградских перчатках), - ржавый складной нож со штопором (как в чемодане у новосела) и замызганный, со следами закусок на страницах, сборник стихов Сергея Есенина, - вероятно, бич имел пиитические наклонности.

Ивана Ефремовича мошкара и комары вроде бы избегали, как заговоренного. Утром он определял направление ветра и с помощью Бориса Васильевича перегонял стадо на наветренный берег топкого круглого озера, чтоб меньше беспокоила олешек мошкара.

Потом они зажигали пять-семь вонючих костров с гнилушками, - окуривали стадо от оводов, которые откладывали личинки под шкуру оленей и портили их многочисленными дырочками. Стадо олешек у Ивана Ефремовича было небольшое: двести шестьдесят совхозных и сорок семь голов личного стада Ы-Кунг'ола; правда, потом выяснилось, что из двухсот шестидесяти совхозных олешек сорок принадлежали главному зоотехнику и восемнадцать председателю профкома совхоза. Но это так, к слову...