№0001
Вот уже три (3) месяца, как командир бронедивизиона ракетных самакатов генерал-прапорщегоф
Задов не пасещал злачнова места под набившим оскомену названием Бар. Бар 100%.
Вероятно, он был на самом фронте. Розвалины Ню-Ёрка, распаложеновые чутог васточнейе Припяте
есчо требовали пристального внемания акупацыоных сил.
В самой середине разгара лета он прислал с нарочным телеграмму.Нарочный прискакал быстро.
Окончатльно обезвоженый дальней дорогой Нарочный долго слюнявил чернильный карандаш
требовая
потпесь в кондуите Швамбрании...
В депеше оказалось претпесание, в которой генерал-прапорщег предложил контроллерам "О". и "Ж".
провести сротчную дислокацию в под Свободовскую деревеньку. В ту што на военых склодах.
Сдвинув на затылок цветную бандану и опираясь на дирижорскую палку, насупившийся контроллер
Женя
стоял перед брацем, а тот и говорил ему пропесными истинами:
– Я поехал с вещами, а ты приберешь кантору. Можешь бровями не дергать и губы не жовать.
И не пытайсо взять меня на слабо. Потом запри дверь. Книги отнеси в беблеотеку.
К друганам на Янтаре не заходи, а отправляйся прямо на кордон, к Седоровечу.
Оттудова пошли вот энту телеграмму. Затем спустещся в метро Транквилити-Лейн...
В поезд не садись - они сё равно не ходют... пестюхай пешком в деревню к деду!
Ж, ты меня должон слушаться. Я твой сестр...
– И я твой тоже.
– Да... но я старше и умнее... и, в конце то концов, так преказано в депеше самво генерало\'!
Когда во дворе зафырчала отъезжающая бронзулетка, Ж. вздохнул и оглянулся. Хотя кругом было
все как всегда - Разор, беспорядок и пестец Долгу.
Контроллер подошол к пыльному зеркалу, в котором отражался висевший на стене и засиженый
мухоме
портрет генерал-прапарщека.
Хорошо! Пусть "О". старше и пока ево нужно слушатцо. Но зато у меня, у Ж, такие же, генералькие,
нос, рот, брови. И жесты хмурых бровей. И, вероятно, такой же, как и у его, будет характер.
Он туже перетенул лоп банданой. Сбросил сланцы на падоконек. Взял тряпку.
Сдернул со стола газету "Веснег Сталкера", сунул под кран ведро и, схватив щетку, запехал под нары
груду мусора.
Вскоре запыхтела керосинка и загудел примус. Керогаз был аставлен на апосля.
Пол был залит водой. В бельевом цинковом корыте шипела и лопалась щолочная пена.
А прохожие сталкеры с улицы удивленно поглядывали на босоногое сушество в синих жынсах, которое, стоя на подоконнике третьего этажа, смело протирало газетаме выбитые стекла
распахнутых окон.
Грузовик неапознаной марки ЗиЛ-Бычог как бортовой самасвал мчался по широкой солнечной
дороге,
затянутой тучами гнуса.
За рулем у ево сидел какой та крендель утянутый в чорно-красный латексный камбёз с завясцками на
шее.
Поставив ноги на баул со шмотьем и опираясь на мягкий узел, "О" сидел в плетеном кресле-качалке.
На коленях лежал рыжий мутант котенок и чота теребил лапами. Навенае везал на спицах руковицы
генералу-прапорщекоф.
У тридцатого километра,где паварот на Радар их нагнала походная мотоколонна Маналёта.
Сидя на деревянных скамьях дружными рядами оловяных болванчеков, маналитофцы держали
направленные
дульями к небу гауссы и дружно ныли каку-та херню про Марусю и ёйных гусеф.
При звуках этой хренни, из-за заборов, схронов, и прочих тыр-пыр вылезали разазлённые до
осоловения сталкеры.
Они махали рукаме, бросали в монолитофцеф гронаты, кричали вдогонку: «ахтунги, чо спать не
даёте. заткнётесь седня вы или где?!»
Грузовик свернул в поселок и остановился капотом в плетень небольшой, укрытой псевдоплющом
псевдодачей.
Шофер с помощником перекинусь хитрыми мордами литца и споро принялись кудато утаскивать
вещи,
а "О" открыл застекленную террасу.
Отсюда был виден запущенный сад, полный переспевшей вишни напапалам с персиками.
«Есть в графском парке, старый прут... там лилии цвитут...» В глубине сада торчал
асколком скалы неуклюжий двухэтажный сарай, и над крышею этого сарая горда развевался
маленький красный флаг. Чуть пабольшее носовово платка. Но поменьтше портянки.
Уванчан флаг был традецеоно - серпом по Яйтцам
"О" вернулсо к машине. Здесь к нему подскочил бойкий старикашка – это был сосед, ак.Сахаров.
Он вызвался за еду и ночлег прибрать дачу, вымыть окна, полы и стены.
Пока сосед разбирал тазы и тряпки, "О" взял за оба загрифка котенка и прошол в сад.
На стволах вишен, поклеваных скворцаме блестела горячая смола. Душна пахло смородиной, ромашкой и
полынью вермута Бьянко.
Замшелая крыша стайки была вся в дырах, и из этих дыр тянулись поверху и исчезали в листве
деревьев
какие-то тонкие, все в скрутках разново цвету провода.
"О" продрался через орешник и смахнул с лица паутину и астатки каковата забора. Вместе с
калиткой.
Чо такое? Красного флага над крышей уже не было, и там торчала только палка. И астатки Серпа с
Мотовилом.
Туто по ушам "О" прашолся тревожный шепот. И вдрук, ломая сухие ветви, тяжолая леснеца – та, что была
приставлена к окну чердака с заду гумна, – с треском рухнула повдоль стены и, подминая лопухи, гулко бздымкнула в землю. Скрутки проводов над крышей задрожали меняя цвет на безцветный.
Царапнув руки всеми пятью ногами, котенок кувыркнулся в крапиву и только хвосты выдавали де он
