Это книга о вкусной и, по-моему, здоровой жизни.
Поэтому ни в коем случае не читайте её с начала. Откройте где-нибудь посерёдке, одолейте пару-другую страниц и лишь когда и если почувствуете, что чего-то не понимаете, а слюни уже текут — возвращайтесь к Увертюре.
И не глотайте её — ни большими порциями, ни тем более между делом. Во-первых, всё и без того закончится быстрее, чем, и предупредить об этом мой наипервейший долг. А во-вторых, книжка это не просто чтиво — я снова предлагаю вам игру, правила которой откроются не сразу. Или не всем. Или всем и сразу, но вовсе не те, что замышлял, а какие-то посторонние, не имеющие к изложенному ни малейшего касательства — поверьте, так тоже бывает. А может быть, именно для того и писались когда-то книги?
Эта — совершенно приключенческая история довольно непростой любви, разбавленная лирическими и не очень отступлениями на не слишком популярные, а то и попросту табуированные темы. Эта — книга о снах и тревогах, мечтах и вере, правде и лжи, о себе и о вас, почему и адресуется самому широкому кругу сколько-то половозрелых читателей.
Приятного, в общем, аппетита. Который, как известно, приходит исключительно во время еды…
Пролог на земле, он же на небесах
— Дядь Андрюш, мы умрём?
Иногда глядишь по сторонам и думаешь: странно. Очень странно, что всё это — вокруг — есть. Могло же не быть. А оно вот. И, главное, ты тоже — вот, есть. По крайней мере, был. Даже если этого никто, кроме тебя, и не заметил.
Ну, правда же странно. Жизнь ведь невероятно хрупка и конечна. И однажды хоп — всё на месте и продолжается кому-то на радость, а тебя уже нету. И так обычней всего, и это уже не странно, а страшно.
Но куда страшнее представить, что ты ещё здесь: дышишь, чувствуешь, помнишь, а кругом ничего. Потому что лишь пока цел этот мир, имеют смысл две главные, ни на миг не оставляющие тебя загадки: откуда всё это и для чего. Погоня за ответом на них и есть твоя жизнь. Остальное — сопли и литература. Которая, правда, иногда гораздо живее самой жизни. Особенно когда глядишь вокруг и понимаешь: ах как странно: ты — вот, а мир куда-то подевался…
И тут: мы умрём?
Конечно, я должен был сказать нет.
По-другому нельзя. Нужно сразу же: нет и всё!
Моментально. Не задумываясь. Мы умрём? — Нет. — Никто? — Никто. — Никогда? — Никогда. — Вообще-вообще? — Вообще-вообще. — Поклянись! — Клянусь!.. Так надо. А проверять будете потом. Если, конечно, до этого самого потом вообще дойдёт.
Но я и по мелочи-то врать не умею. За что всю жизнь и расплачиваюсь: — Ты меня любишь? — Ну как тебе сказать… с одной стороны… — вот не идиот ли? С какой ещё такой, чёрт бы тебя побрал, стороны? Есть вопросы, вокруг которых некогда размусоливать. Их немного, но они есть: — Любишь? — Люблю! — Как никто? — Как никто! — Как никогда? — Как никогда! — Клянёшься? — клянись, заодно и проверишь. Клянись — пока есть кому и в чём!
Но денёк начинался непросто и особых шансов на выживание не сулил. И язык не повернулся, и я пропустил миг, когда ложь ещё не была бы ложью.
— Мы умрём? — спросила она, а я промолчал.
Я буду рассказывать эту историю долго. Потому что не знаю ни с чего начать, ни тем более чем закончить. Потому что ни одна из когда-нибудь читанных мной историй не имела сколько-то внятного, не разочаровывающего в пух и прах финала. Включая отправную, в которой, правда, утверждается, что жить мы все будем как минимум вечно.
Ты хочешь вечно, Лёлита?..
Сможешь — вечно?
Я тоже…
Всем моим женщинам
С неподъёмной благодарностью Марку, Луке, Иоанну и — чего уж теперь — Матфею.
А также господам Данте, Рабле, Сервантесу, Свифту, Дефо, Дидро, Руссо, Перро, Маркизу Саду с Вольтером и Вальтер Скотту с Дюма-отцом. Тут же Шекспиру, Гёте, Канту (Канта пишем — Шопенгауэра с Ницше и Шпенглера с Фроммом подразумеваем), Вагнеру, Гофману и По. Отдельно — Верну и Кингу, Кэрроллу и Бирсу, Байрону и Ибсену, Гансу Христиану Сказочнику и сказочнику Экзюпери. Ещё отдельней — Флоберу, Джойсу, Шоу и, кажется, Уайльду. Безусловно — Кристи и Линдгрен.
Естественно, Гюго, Бальзаку, Стендалю, Диккенсу, Коллинзу, Стивенсону и де Костеру. Подумав — Гашеку, Ремарку и Акутагаве. И уже переведя дух — Дойлу, Уэллсу, Оруэллу, Мерлю, Воннегуту, Брэдбери, Лему, Эко, Зюскинду и наверняка кого-нибудь да забыл…
Разумеется, Жуковскому, Пушкину, Гоголю, Гончарову, обоим Толстым, Достоевскому с Чеховым, Розанову с Грином, Куприну с Аверченко, Ильфу с Петровым, Бажову с Олешей, Шолохову с Хармсом, Ефремову с Казанцевым и каждому из Ерофеевых. Но прежде Владимиру Владимировичу, Ивану Алексеевичу, Михаилу Афанасьевичу, Борису Леонидовичу, Марине Ивановне, Иосифу Александровичу, Сергею Донатовичу, Григорию Израилевичу и братьям Стругацким. С поклоном Баху, Босху, Брейгелю, Шуберту и Шнитке. С низким — отцу и сыну Тарковским, братьям же Михалкову с Кончаловским, Иствуду, Бергману, Феллини, Бертолуччи, Фоссу, Аллену и даже Тарантино, фон Триеру и Коэнам, ещё раз Флоберу с Набоковым, конечно же, папе с мамой и Людвигу ван Бетховену, и, видимо, вы просто не сообразили, что всё уже началось…
