Вот уже три года каждое утро Тимиры в Ильдауме начинается одинаково: стакан прохладной воды из прозрачного синего кувшина, две круглые пухлые вафли с джемом из ревеня и клубники, почта.
Ворох конвертов ждет ее на тяжелом дубовом подносе. Дуб — дерево благородное, устойчивое, никакая магия его не возьмет.
Тимира переодевается в дневное платье, натягивает на руки тонкие сиреневые перчатки и берет в руки первое письмо. Конверт белый, и можно ничего не опасаться, но у Тимиры уже сложились свои ритуалы. Только они спасают ее от смертельной провинциальной скуки этого райского уголка.
Она аккуратно поддевает тонким ножом из слоновой кости клапан конверта, вытаскивает кончиками пальцев такой же белый листок — и по комнате разливается запах нагретой сосновой смолы. Четкий и простой почерк, но затейливая печать — это пишет отставной генерал Рампальский, еще бодрый вояка, уверенный, что Тимира будет просто счастлива стать его женой. А что жениховство тянется вот уже два с половиной года, так это потому что она девушка приличная. Ничто на свете не убедит его, что времена «немых помолвок», когда всем все ясно и без официального предложения, и девушка становится невестой того, кто первый успеет прислать ей приглашение на прогулку, давно прошли. Как и времена нелепых и провинциальных мужских духов с запахом южных деревьев.
Тимира насмешливо улыбается и даже не читает письмо, лишь отмечая дату и время очередного ужина, на который она приглашена. Отказать было бы просто. И безопасно — военный старой школы не будет ей мстить, но скука, скука… И Тимира откладывает листок налево — в стопку для ответов.
Другие белые конверты она тоже просматривает в первую очередь, то перекладывая листки писем налево, то комкая и отправляя в мусорную корзину под столом. Признания в любви, приглашения на прогулки, ужины и вечеринки. Угрозы и лесть, просьбы о деньгах и содействии…
Все три года Тимира никак не привыкнет, что в Ильдауме так мало магов, что даже ссыльные — предмет неутихающего любопытства. Сколько ни уверяй добродушного усатого главу гильдии торговцев, что дружба с двадцатилетней магичкой бесполезна, что ее способностей, сил, а главное — дозволенного уровня, хватит только на то, чтобы нагреть воду в тазике для умывания, а от попытки замолвить словечко перед столичными купцами будет только хуже, он лишь смеется. И просит свою милашку-жену, еще более юную, чем Тимира, принести гостье бузинного варенья в прозрачных зеленых банках и насыпать пару кульков спелых орехов рухти, которые, говорят, способствуют восстановлению магии.
Когда белые конверты иссякают, Тимира берет тонкими пальчиками в перчатках первый из цветных. Конверты магов не ждут, пока их горло вскроет жестокий нож, они сами распахиваются, доверчиво выкладывая в руки листки писем того же оттенка, что бумага конверта. У каждого мага — свой собственный цвет. В столице иной раз не различишь два соседних оттенка, если письма от их владельцев придут одновременно. Но здесь, на окраине страны у самых дальних морских рубежей, на весь город всего шестеро ссыльных магов. Да из столицы придет от силы два, ну три письма.
Поэтому Тимире можно не беречься — чуть желтоватый, оттенка шампанского конверт наверняка от Оллы, упрямой и своенравной подруги, поклявшейся никогда не предать ее дружбы. Теперь каждую неделю через силу она пишет о том, что происходит в ее невероятно далекой жизни. И получает такой же вымученный ответ от Тимиры — о местных жителях, об урожае крыжовника, о снах в ночь на воскресенье. Иногда Олла спрашивает, как продвигаются вопросы пересмотра дела, и на эти письма ответов она не получает. И следующие снова описывают будни ее полуторалетней дочери, успехи в разработке погодной магии и модные в этом сезоне пальто и шубы.
Пальто и шубы в Ильдауме, где не бывает снега, от Тимиры так же далеки, как от Оллы урожаи крыжовника, но это безопасная тема.
Темно-зеленый конверт, и конверт пыльно-синий, и слегка охристый, и бледно-кирпичный — Тимира вскрывает их все так же в перчатках, хоть эта предосторожность и кажется излишней с давними ее корреспондентами. Никому не нужно пропитывать бумагу смертельной магией — ссыльная магичка не противник в столичных сварах. Никому не интересно пробовать на ней новые любовные чары. А яды и вовсе вышли из моды лет пятьдесят назад. Но Тимира не снимает перчаток до самого конца.
Вот теперь, когда все письма прочитаны, Тимира достает стопку листов своего цвета — лавандовых — эту привилегию дарят даже неполноценным магам, и пишет. Пишет матери — три коротких строчки про погоду и здоровье. Пишет Олле — быстро и скучно, лишь бы побыстрее отделаться.
И пишет по еще одному адресу. Тут наконец пригождаются перчатки. Потому что острые злые строчки, написанные темно-фиолетовыми чернилами недостаточно сильно передают всю мощь ее гнева. Тимира глубоко вдыхает — и выдыхает длинно, долго, до конца, наполняя каждую каплю чернил своим отчаянием и ненавистью. Так, что ленточка на горле начинает биться и слегка сжимается. Но уже все, все. Больше Тимира своей магией ничего не может сделать.
