хотники прислушались к лаю собак: где-то недалеко натасканные опытными псарями четвероногие помощники человека гнали зверя прямо к месту их последней смертельной схватки. Наконец, прямо на Людвига Костюшко и Юзефа Сосновского выскочил огромный секач, а за ним все его перепуганное семейство: кабаниха и четыре подсвинка. На секунду секач вдруг остановился, почуяв опасность, и резко свернул в сторону густого кустарника, уводя за собой кабаниху с поросятами. Но этот путь оказался для них кратчайшей дорогой к смерти, которую человек заранее приготовил для отступления именно в этом направлении.
Загнанный в непроходимую чащу, окружённый собаками, загонщиками и охотниками, секач повернулся своими огромными и острыми клыками в сторону своих убийц. С налитыми кровью глазами, он готовился стоять насмерть, защищая свою лесную семью. Расправа длилась недолго: люди оказались сильнее и хитрее зверей, и вскоре всё стадо после короткого и кровопролитного сражения пало под выстрелами мушкетов и ударами пик.
Уже около недели Людвиг Костюшко гостил в поместье у своего соседа и друга молодости Юзефа Сосновского, писаря Великого княжества Литовского. За это время ими было немало выпито хорошего французского вина и домашней крепкой настойки, обсуждено злободневных столичных и местных новостей. Сосновский же, благодаря своей должности, хорошо был осведомлён обо всём, так как постоянно находился в гуще всех политических событий, происходящих в Речи Посполитой и за её пределами.
Но всему приходит конец на этом свете, и дорогой гость собрался уезжать домой, оставляя хозяина коротать короткие зимние дни и длинные вечера со своими слугами и женой. Теперь пани Сосновская будет требовать от мужа, чтобы они вернулись назад в Варшаву. Его супруга так не хотела покидать столичное общество и, пусть не на долгое время, перебираться в деревенскую глухомань.
Утром, когда снег уже начинал искриться под лучами зимнего солнца, на крыльцо усадьбы, закутавшись в дорогую медвежью шубу, вышел сам хозяин поместья и всей округи. После вчерашней выпивки у него болела голова, и он с радостью втягивал в себя морозный свежий воздух, чувствуя, что головная боль с каждым глубоким вдохом проходит. В тридцать пять лет Юзеф Сосновский от частых застолий с хорошей выпивкой и перееданием уже имел приличный животик, который он затягивал широким кожаным ремнём, но ограничивать себя в чём-то он не хотел. Писарь любил шумные компании, охоту и душевные беседы с друзьями, с которыми он часами мог говорить о войне, о политике и о своей молодой жене, которую он искренне обожал и боготворил.
Сосновский посмотрел, как слуги загружают тяжёлую тушу секача на повозку Людвига Костюшко, и обратился к своему другу, который вышел за ним из дома, застёгивая на ходу свою старую, местами потёртую волчью шубу:
— Смотри, Людвиг, какой красавец! Не зря мы с тобой охотились пять дней: наконец-то удача и нам улыбнулась.
Юзеф Сосновский с удовольствием вспомнил вчерашнюю охоту, довольный проведённым временем со старым другом.
— А что, дружа, может, ещё побудешь у меня пару дней? Что тебе зимой дома делать среди своей малочисленной челяди и жены с детьми? Да и мне веселей. А там, смотришь, и до весны недалеко, — со смехом предложил гостеприимный хозяин. Он ещё надеялся, что в последний момент Людвиг махнёт на всё рукой и останется хоть на пару дней у него погостить. Иначе жена не даст ему погрешить хорошей выпивкой. Хотя и правильно делает — в этой глуши одному без дела и спиться недолго.
Людвиг Костюшко улыбнулся на предложение Сосновского. Посмотрев на свою повозку, ответил ему:
— Надо ехать. Дома уже неделю не был, да и Тэкля должна скоро родить, сам знаешь, срок подходит.
Сосновский сразу перестал улыбаться и уже серьёзным голосом добавил:
— Ну, тогда с Богом... А жене передавай от меня привет. Кого ждёте: мальчика или девочку?
Людвиг задумался. Он хотел сына. Две дочки у него уже бегали по дому, а младший сын Иосиф только-только начал ходить.
— Да кого Бог пошлёт, скоро уже узнаем, — ответил он своему другу, задумчиво глядя куда-то вдаль, в сторону дороги, по которой должен был сейчас уехать домой.
— Так ты мне сообщи тогда, пришли весточку соседу, — попросил участливо Юзеф.
— Ты будешь первый, кто узнает об этой новости, — пообещал Людвиг. — А пока прощай. Спасибо за хлеб и соль.
Друзья юности обнялись, хлопая друг друга по плечу, и Сосновский, погладив ладонью свои пышные усы, подозвал стоящего рядом слугу. Тот уже давно ждал зова хозяина и с готовностью поднёс серебряный поднос с двумя кубками, наполненными крепкой настойкой, и тарелку с кусками мелконарезанной домашней колбасы и мяса.
— Ну, давай на посошок, — предложил другу выпить перед расставанием хозяин.
Выпив и закусив перед дорогой, Людвиг подошёл к повозке. Внимательно осмотрев тушу секача, лежащего в повозке, он сел на место возницы, укрыл себе ноги овчинным тулупом и, взяв в руки вожжи, слегка ударил плетью коня.
Конь пошёл с места лёгкой трусцой, и вскоре повозка скрылась за поворотом, а огорчённый отъездом друга Сосновский вернулся в дом, чтобы отоспаться после ночных хмельных разговоров.
