Последнее племя молдаван молилось Матушке-Кукурузе.
– Матушка кукуруза, меду наварим, пивка набалуем! – пели люди.
– Дай нам хмелия попити, дай нам зернышка поети, – тянули они.
– И да избави нас от лукавого русского, и оборони поля наши! – торжественно выводили они.
В лесу, густом и непролазном, словно мохнатка молдавской женщины после Катастрофы – опасная бритва была теперь на три веса золота, – несколько человек в обмотках и лохмотьях из китайских пуховиков, творили обряд. Они стояли на коленях перед гигантской, но зарытой в землю по пояс статуей мужчины с короной на голове и крестом в вытянутой руке. Любой, кто внимательно изучал историю Молдавии до того, как она рухнула в Катастрофе, и бывал в этой стране в начале 21 века, узнал бы в каменном мужчине главный памятник страны – государю Штефану Великому. Беда была лишь в том, что никто историю Молдавии не изучал и до того, как страна рухнула в Катастрофе.
– По одной простой причине, – объяснял своим ученикам волхв Сергунька Ильченко, хоронившийся в лесу с деревенькой.
– Никому история Молдавии и до катастрофы на хер не была нужна, – говорил он.
В том числе и волхву. Поэтому и он, и вся деревня, – которую Сергунька обслуживал в ритуально-религиозно-идеологическом смысле, – принимали мужика в короне и с крестом за древнее молдавское божество. Единственное, что смущало людей, так это крест в руке идола. Чай, не каменный век какой, а молдаване, – хоть и пережили Катастрофу, – не дикари. Христианская ересь давно уже как из моды отовсюду вышла. Никто, кроме русского супостата, кресту не молится. Но сил на то, чтобы отколоть крест от памятника, – невесть как оказавшегося в самой глубине молдавских Кодр, – у селян не было. Слишком слабый пошел нынче молдаван. Плохое питание, жизнь в чаще, нехватка солнечного света, продуктов, чистой питьевой воды…
По лесам рыскали экспедиционные карательные отряды русских, которые в ходе кровавых войн после Катастрофы вновь присоединили к себе Королевство Украинское, герцогство Белорусское и графство Молдавское. Экспедиции походили на охоту на людей в фильме «Планета обезьян», которые успели посмотреть те молдаване, что пожили еще до Катастрофы. Сходство усугубляла внешность украинских наемников, которых русские охотно использовали для поимки несчастных молдаван. Но, – верили люди, – все это поправимо. Ведь у нас, молдаван, хоть нас и осталось очень мало, есть еще священная тайна. И, значит, надежда.
Этой-то тайной сейчас как раз и занимался шаман Ильченка и его помощники, двоих из которых он собирался вскоре посвятить в сан Служителей Кукурузы. Давно пора было, ведь Сергуньке исполнялось на днях сорок лет, а по меркам нынешней Молдавии это было полтора срока человеческой жизни. Войны, охоты русских, экспедиции украинцев, голод, болезни…
В прошлом году, – вспомнил, нахмурившись, глава деревни, кузнец Сорочану, – от чумы умерло семнадцать человек. Осталось двадцать пять. Это не считая семерых детей, которые вряд ли переживут следующую зиму… Кузнец запахнул плотнее на груди зеленый ватник, подобранный на месте сожженной русскими соседней деревни – называлась одежда как всегда по-русски смешно, «бушлат», – и сжал в руке молот. Подошел каменному столу у подножия памятника. Подножие – это, впрочем, сильно сказано. Ведь каменный мужик с крестом ушел в землю уже по пояс. Он очень напоминал статую Свободы из фильма про «Планету обезьян». Впрочем, об этом знал лишь человек, лежащий на каменном столе в центре полянки, где проводился обряд – потому что видел этот фильм. Человек был привязан к камню, лицом вниз. Руки его были вывернуты…
– Мати земля сыра, рассупонься, – торжественно произнес кузнец и поднял молот.
– Мати-кукуруза, прими нашу жертву, – сказал шаман Ильченка и приставил осиновый кол между лопаток связанного мужчины.
Ротмистр оккупационного русского корпуса Клименко, – почувствовав прикосновение острия к спине, – вздрогнул и заплакал.
Слепыми глазами глядел памятник Штефану на кучку копошащихся у его пояса молдаван…
* * *
– Всем спешиться, подвязать оружие, – велел негромко штабс-капитан Лоринков.
– В том лесу мятежники, мать их – сказал он.
– Ворона взлетела! – негромко, но напряженно добавил он, неотрывно глядя на лес.
Над деревьями и правда взлетели птицы. Штабс-капитан Лоринков, второй год прочесывавший Молдавию в поисках туземцев, выполняя приказ о «полном решении молдавского вопроса», улыбнулся. Нет, недаром им в военной академии Тулы были прочитаны труды военного теоретика Роберта Стивенсона «Черная стрела» и учебник по ведению войны в особенных условиях «Семь подземных королей».
Примета – кружащие над деревьями птицы, – никогда не обманывала.
Малограмотная солдатня в отряде Лоринкова и понятия не имела, каким образом офицер определяет наличие в том или ином массиве людей, и считала штабс-капитана чем-то вроде колдуна. Это Лоринкова, – который скрыл свое происхождение, переметнувшись в ряды Русской завоевательной армии, – устраивало.
До Катастрофы он работал корректором в газете и старательно исполнял в Молдавии роль Пятой Колонны, благодаря чему количество опечаток в изданиях превысило все возможные нормы. Не миновать бы за это увольнения, – вспомнил с удовлетворением Лоринков, – да вовремя грянула Катастрофы. Взорвалась бомбочка, исчезли главные мировые игроки и единственные владельцы атомного оружия – США и Иран. Рассыпались американская и персидская империи, мир вздохнул свободно, и, как и положено, – когда исчезают мировые жандармы, – принялся за резню. Оружия практически не осталось, пришлось вернуться к латам, лукам, стрелам, копьям… Побеждали те, кого было больше, кто был храбрее и кому было плевать, что с ними станут.
