1869
Эрцгерцог Виденштайн погрузился в чтение свежей газеты, а потому вся остальная семья, завтракавшая рядом, пребывала в совершенном молчании.
По этой причине каждый завтрак превращался в некую весьма неприятную процедуру, поскольку домочадцы не представляли, в каком именно расположении духа окажется глава семейства после знакомства с новостями.
Принц Кендрик, намазав тост маслом и джемом на английский манер, быстро проглотил его и поспешил подняться из-за стола. Его мать, эрцгерцогиня, читавшая письмо, мгновенно подняла на сына глаза и значительно вздохнула. Затем ее взгляд упал на газету, завладевшую всем вниманием супруга, но, увы, — безрезультатно.
— Леопольд, — осторожно сказала она, придав голосу некоторую требовательность.
Эрцгерцог оторвался от чтения и, всем своим видом показывая раздражение, вызванное столь бестактным вмешательством, поднял на жену глаза:
— Да-да, конечно!
Принц Кендрик и его сестра-близнец, принцесса Мария-Терезия, которую в семейном кругу называли не иначе как Тина, встревожено посмотрели на отца и приготовились выслушать нотацию, что, впрочем, было делом весьма обычным.
Эрцгерцог медленно опустил газету на стол и снял с переносицы очки, которые он никогда не носил на публике, полагая, что они значительно портят его внешность. Он и поныне был еще отменно красивым мужчиной, и свидетельством тому являлись монеты Виденштайна на которых был изображен его чеканный профиль.
На протяжении всей его жизни женщины уверяли эрцгерцога, что сопротивляться его взгляду невозможно, а сам он безуспешно пытался скрыть этот секрет от собственной супруги.
— Отец хочет с вами поговорить, — сказала детям эрцгерцогиня, и брат с сестрой поняли, что на этот раз разговор будет серьезным.
Принц пожалел, что не успел вовремя ретироваться, впрочем тут же сообразив, что мать и не дала бы ему сбежать.
Эрцгерцог откашлялся:
— Я получил, — начал он медленно и тяжеловесно, — от ваших наставников заключение, о результатах ваших занятий за последние три месяца. — Тут он умолк, будучи не в силах отвести глаз от дочери, особенно хорошенькой этим утром, что грозило отвлечь герцога от исполнения отцовского долга, но, переведя взгляд на сына, снова воодушевился. Голос его посуровел. — Ты, Кендрик, не оправдываешь моих ожиданий. А между тем учителя утверждают, что заниматься ты можешь, если только захочешь. Не понимаю, почему этого не происходит.
— А потому, папа, — решительно заявил принц, — что система нашего обучения крайне старомодна и, уж простите, безнадежно скучна. если вас, конечно, интересует мое мнение по этому вопрос.
Обвинение было неслыханным, и герцогиня-мать даже затаила дыхание, а Тина нервно посмотрела на брата, ведущего столь отчаянные речи.
— Плох тот мастер, что сетует на свои инструменты, — язвительно изрек эрцгерцог.
— Вот если бы вы позволили мне отправиться в университет… — начал Кендрик, но это был старый спор, и эрцгерцог остановил сына:
— Ты пойдешь в армию. И это совершенно естественно, учитывая тот факт, что, заняв мое место, тебе придется командовать нашими войсками. И, видит Бог, полезней дисциплины для тебя не может быть ничего!
Повисло неловкое молчание, и было видно, что принц едва сдерживает горькие слова, уже рвущиеся с его губ. Отец с сыном непримиримо смотрели друг на друга, и потому эрцгерцогиня сочла за лучшее все-таки вмешаться:
— Лучше расскажи детям о своих планах, Леопольд. Ведь разговор, собственно говоря, был затеян для этого.
Эрцгерцог, казалось, внял словам супруги и уже спокойней продолжил:
— Мы с вашей матерью обсудили все очень подробно, и, увы. Тина, твои успехи не лучше, чем у брата, особенно в немецком.
— Но немецкая грамматика очень трудна, папа, и к тому же герр Вапьдшутц, как говорит Кендрик, большая зануда. А объясняет все так медленно, что впору заснуть, честное слово!
— Хорошо, я принимаю это к сведению и поэтому… Поэтому мы решили отправить вас обоих в Эттинген.
— В Эттинген, папа? — в удивлении воскликнула Тина.
— Будет вполне разумно, чтобы Кендрик потренировался в немецком перед тем, как он отправится в Дюссельдорф, — пояснил эрцгерцог.
У принца даже перехватило дыхание, но взяв себя в руки, он поинтересовался:
— Почему я должен отправляться в Дюссельдорф и зачем?
— Именно об этом я и хотел поговорить. Дело в том, что это — предложение нашего зятя и, я считаю, блестящее. А заключается оно в том, чтобы ты провел около года в дюссельдорфских казармах и, таким образом, получил ту превосходную выучку, которая так отличает офицеров прусской армии.
— Провести год с этими кровожадными чудовищами! — воскликнул принц. — Да это хуже, чем пройти все круги ада.
— Но крайне для тебя полезно, а потому ты туда отправишься без всяких возражений, — сухо подытожил эрцгерцог.
— Но я отказываюсь! Решительно отказываюсь! — повысил голос Кендрик. Впрочем, кроме возмущения, в голосе этом уже зазвучали и нотки отчаяния.
— Что же касается тебя. Тина, — обратился эрцгерцог к дочери, — то, поскольку вы столь неразлучны, ты поедешь в Эттинген вместе с Кендриком и попытаешься улучшить там свой немецкий. Ну а потом, когда он будет уже в Дюссельдорфе, мы с матерью намереваемся выдать тебя замуж.
