КРОВАТЬ С ЗОЛОТОЙ НОЖКОЙ{1}
Геракл чистил конюшни, душил гидр и совершал множество других героических поступков, чтобы жизнь стала лучше и прекраснее.
Из школьного сочинения
Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое.
Ф.-С. Фицджеральд
ЛЕГЕНДЫ РОДА ВЭЯГАЛОВ
1
О ту пору, когда всех нас, в большей или меньшей степени породненных с племенем Вэягалов, ошарашила весть, что нашлось-таки золото Ноаса, из-под спуда равнодушия забили ключи семейных преданий, из поколения в поколение передававшихся бабушками, ну и отчасти дедушками. Давние, баснословные, дымкой лет окутанные события обретали осязаемость реальности, легендами овеянные и будто воскресшие жизни волновали умы и сердца. Пробудился интерес к делам и свершениям Вэягалов минувших веков. Спешно восстанавливались прерванные родственные связи — двоюродные, троюродные братья разыскивали двоюродных и троюродных сестер, дядья по отцу — теток по матери. В поздний вечерний час незнакомый голос в телефонной трубке начинал вдруг выяснять: а из каких вы, простите, Вэягалов, из тех, что жили когда-то в Ильгуциемсе, или тех, что позже перебрались в Видземе?
Примерно год спустя после достославной смерти Паулиса Вэягала, погибшего в ратоборстве с молнией, шарахнувшей по крыше Крепости и по стволам сразу пяти деревьев на усадьбе, снялся с якоря и брат его, Петерис, в противоположность Паулису малоприметный и замкнутый смиренник. Смерть Петериса, как и вся его жизнь, ничем особенно не примечательны. Точильщик консервного цеха, до последней минуты скрывавший от всех расстройство мочеиспускания, свалился от уремии, и тогда уж ничего иного не оставалось, как скрестить на груди покойного его распухшие руки. Но похороны Петериса вылились в событие грандиозное. Пробудившийся дух общности творил чудеса. Из Риги прикатили семь «Жигулей», две «Волги» и два заказных автобуса. На похороны сородича съехались не только дальние и близкие, за житейской суетой отдалившиеся Вэягалы, но и такие, кому еще ни разу в этом мире не доводилось пожать друг другу руки. Крепость к тому времени опять была под крышей, и поминки взялся справить отец пятерых дочерей Виестур Вэягал. Когда на другой день колхозный агроном спросил Виестура о его самочувствии, тот ответил, что съезд родственников прошел нормально, да вот собака, многолюдством перепуганная, как сбежала, поскуливая, со двора, так до сих пор не объявилась.
Главные заслуги по части вэягаловедения и сплочения многочисленной родни принадлежат Скайдрите Вэягал, дочери Паулиса, в продолжение нескольких лет известной как Скайдрите Пшенепшинская, пока она не подала в суд заявление с просьбой расторгнуть брак и восстановить девичью фамилию, к которой вдруг воспылала любовью. По мере приближения к пенсионному возрасту увлеченность ее становилась сильней. Работа в аптечном киоске при больнице казалась слишком однообразной и прозаичной. Вдохновение и творческий порыв душа находила в пожелтевших архивных документах и книгах, в них Скайдрите выискивала дотоле неведомые тайны рода Вэягалов. Свободное время она проводила, навещая родовые гнезда Вэягалов. Всю Латвию исколесила: летом бродила малохожеными тропами, осенью месила грязь проселков, зимой пробиралась через сугробы — все лишь затем, чтобы подтвердить, проверить какие-то смутные предположения, разыскать какого-нибудь еще неизвестного, вольного могиканина из рода Вэягалов. Из клубка перепутанных судеб, отсветов давно угасших жизней по узелку, по ниточке, в комнате Скандри- те на стене возникал труд ее жизни — родовое древо Вэягалов, или, как сама она выражалась, родословная роспись.
2
Самым давним из обнаруженных предков Ноаса и Августа вековые книги шведских времен называют некоего Тениса из «Welije galle», что в окрестностях озера Буртниек. То ли так назывался хутор, то ли оконечность озера, где дули буйные ветры, сейчас трудно сказать. Последнее толкование вполне допустимо, поскольку в этом маловразумительном многоязычном написании первое слово напоминает латышское «вэйш», или ветер, а второе — «галс», или конец, оконечность. Как бы то ни было, всю семью унесла моровая язва, в живых остался лишь последышек Ансис. Три дня и три ночи Ансис просидел на придорожном дубу в ожидании живой души. На четвертый день случилось мимо проезжать ткачу из Пиебалги, тот поначалу до смерти перепугался, приняв Ансиса за исчадие черной чумы. Но поскольку Ансис мечен был метой, свойственной роду Вэягалов — желто-соломенными косами, — ткач посадил его в свою повозку.
В Пиебалге Ансис и вырос, превратился в статного молодца, обрел славу отменного столяра и токаря, ткацкие станы, самопрялки его выделки славились в ближних и дальних пределах.
А Пиебалга той поры место своеобычное. Тамошний люд по городам и весям развозит льняные холсты и полотна своего рукоделия, заодно приглядывается ко всему новому, перенимает все лучшее. Первыми в Лифляндии картошку повадились выращивать, первыми дымоходы в курных избах своих наладили. И зародившееся в далекой Богемии и Моравии учение гернгутеров пиебалгжане быстро на себе примерили, и оно пришлось им по душе. Пастор в кирхе лишь о том печется, как бы побольше урвать со своих прихожан, божий храм стал местом поношений и разносов. Отцы же проповедники братской общины на сходках в молельнях силы множат в измотанных чужеземцами душах, призывают к жизни праведной, благопристойной. Ансису в этом деле нравится кое-что другое — встречи с братьями ближних и не ближних общин, возвышенные беседы, духа укрепленье.
