Огонек самокрутки вспыхнул, осветив морщинистое лицо старого Юстаса. Дрожащий язычок пламени отразился в выпученном левом глазу, пустом и бледно-сером, как сваренное вкрутую яйцо.
— Ах ты зараза! — Юстас дунул на цигарку.
Обрывок тлеющей бумаги оторвался и, подхваченный ветром, закружился над маслянисто-черной водой реки. В ответ на противоположном берегу мигнул кормовой фонарь угольной баржи.
— За это я и ненавижу Кьеркегора, — сказал Юстас. — Не горит — не теплится, только махорку зря переводим.
— Отсырела книженция, — отозвался Глухой Боб. — Когда Аристотеля курили, тогда да — бумага была хорошая, сухая, а сейчас…
Он сплюнул в сердцах и вырвал страницу из лежащей на коленях книги — «Большого Философского Словаря». Подогнув неровный край, Боб принялся его слюнявить, готовя самокрутку.
В тот вечер, как и в любой другой, Философское Общество собралось у автомобильного моста на окраине города. Место не самое уютное — от реки тянуло влажной стылостью, а проносящиеся по мосту грузовики прерывали беседу бессмысленным ревом и грохотом. Однако массивные каменные быки защищали от ветра, а вздумай пойти дождь, было где укрыться. Очень давно они — Юстас, Глухой Боб и Андреас — работали на строительстве этого моста. Никто не думал, что тот станет их последним пристанищем.
В ржавой бочке шипел костер из пластиковых бутылок, пенопласта и гнилых досок, собранных на берегу. Пламя было слабым, тепла едва хватало отогреть руки. Зато чадило так, что у Юстаса, человека привычного, безостановочно слезился здоровый, правый, глаз. Потому, хотя Юстас и продрог до костей, к костру он приближаться не спешил. Клубы и петли черного дыма переваливались через край бочки и отползали к реке.
— Ну, — подал голос Андреас, в прошлой жизни — статный моряк, теперь же одноногий старик в надвинутой по самые уши красной шапочке. — Дальше что было с этими шведами?
Андреас протянул руки над бочкой. От вязаных рукавиц с обрезанными пальцами повалил пар.
— Датчанами, а не шведами, — поправил Юстас. Моряк отмахнулся: мол, без разницы.
— Умерли, — вздохнул Юстас. — Все.
Для пущей убедительности он чиркнул себя пальцем по горлу.
— Вот те на! — Глухой Боб оторвался от ритуала изготовления философской самокрутки и уставился на Юстаса. — Прям все?
— А то! — сказал Юстас. — Королева ихняя яду выпила… А принц, сынок ее, дядю-братоубийцу мечом зарубил, а потом и сам штиблеты отбросил — порезали клинком отравленным. Ну, девчонка раньше утопилась — тронулась с горя умом и бросилась с моста в реку… В общем, никого в живых не осталось.
Он глубоко затянулся и оглядел притихшую публику. На грубых и грязных лицах застыло сосредоточенное выражение — каждый в меру сил пытался осмыслить рассказанную историю. Глухой Боб хлюпнул носом — из всей компании он был самым впечатлительным.
— Был я в Дании этой, — наконец сказал Андреас. — Салаку грузили. Но про такие ужасы не слышал.
— Дурень, — сказал Глухой Боб. — То ж давно было! Сейчас оно, ясное дело, по-другому. Сейчас их бы в дурной дом отправили — от греха подальше.
Он передал моряку готовую самокрутку и вырвал из книги следующую страницу. Повернув ее к свету, он прочитал, по-детски растягивая слова:
— Скончался в восемнадцать пятьдесят пять, в Копенгагене, Дания… Что ж за страна такая! Мрут как мухи.
Юстас рассмеялся — точно ворона закаркала.
— Я что думаю, — сказал Андреас. — Эти короли-принцессы, они ж не в своем уме. Режут друг друга направо и налево… Надо их всех в дурной дом, тогда порядок будет.
— Прям всех? — сказал Глухой Боб. — Ты сам хоть одного видел?
— Нет, — сказал моряк. — И что с того? Я слышал историю про одну королеву, которая уснуть не могла, если кому голову не отрубит. Проснется, сразу в крик — голову с плеч!
— Брешешь! — сказал Глухой Боб. В поисках поддержки он посмотрел на Юстаса. Тот потер щеку.
— Ну, я тоже слышал… Или в книжке читал.
— Вот ведь! — Глухой Боб схватил стоящую у ног пластиковую бутылку и приложился к горлышку, поморщился от гадкого вкуса. Юстас забрал у него бутылку — костер совсем не грел, зато брага внутри устроила настоящий пожар. Самое то холодной ночью.
— А еще историю? — попросил Андреас. — Только с хорошим концом давай.
— С хорошим? — Юстас сжал подбородок. — Не припоминается…
В поисках вдохновения он повернулся к мосту и прищурился. С хорошим… Значит, история про негра, который жену задушил, не подходит? Получается — зря читал?
Автомобильный мост освещали редкие фонари вдоль балюстрады. Пятна маслянисто-желтого света покрывали его как оспины, расплываясь во влажном воздухе мутными гало. В промежутках тени казались особенно густыми и плотными. Привычная картина, но на сей раз в симфонию тьмы и света вкралась лишняя нота. Юстас нахмурился, присматриваясь, и вдруг подпрыгнул, вытягивая руку.
— Самоубийца! Там, на мосту!
— Что? — Глухой Боб захлопал ресницами. — Где!
Юстас пнул его по ноге.
— Вон там, глаза протри!
На перилах моста кто-то стоял. Тонкий темный силуэт, четко очерченный желтым светом фонаря, слегка покачивался, словно треплемый ветром. Так и есть — самоубийца. Во всей красе. Хотя их мост и не пользовался бешеной популярностью среди любителей сводить счеты с жизнью, Философское Общество успело вдоволь на них насмотреться.
