Почему нам так нравятся стервы?
Потому, что стервы красивые. А еще потому, что их непросто завоевать… и еще труднее удержать. Любить стерву — это вечный бой. Но если ты выиграешь и она полюбит тебя, то ты будешь счастливым человеком… некоторое время.
До следующей битвы…
Но сейчас я был действительно, по-настоящему счастлив. Ведь рядом со мной шла моя любимая стерва, ради меня прошедшая через пространство и время. Вот почему мужики, чья исчерченная шрамами шкура напоминает тактическую карту боевых действий, любят именно таких, с фигурами амазонок и глазами цвета чистого неба. Эти девушки — настоящие воины, способные свернуть горы ради своей цели. И как же приятно осознавать, что эта цель — ты… пусть даже на очень короткое время…
Мы шли среди мертвых руин разрушенного города, говоря о чем-то и смеясь без особой причины, как сотни и тысячи влюбленных в нашем мире, теперь уже потерянном для нас навсегда. Но сейчас это было неважно. Оказывается, иногда необходимо пробить границу времени и миров лишь для того, чтобы осознать, насколько дорог тебе любимый человек.
Сейчас здесь, в мире смерти, я впервые узнал, что такое счастье. Моя единственная на свете стервочка с лазурными глазами носила под сердцем моего ребенка. Она любила меня, а я любил ее. И что еще может быть нужно от жизни такому, как я, побитому жизнью волчаре, умеющему лишь одно — убивать искусно, хладнокровно и безжалостно? Разве только дом… Да даже не дом, черт с ним, сойдет и тот самый пресловутый шалаш, в котором я непременно построю для нас настоящий рай из старинной поговорки…
— У меня есть для тебя подарок, — сказал я, расстегивая клапан камуфляжа на груди.
Она улыбнулась. Черт возьми, как я мог уйти так далеко от этой улыбки?
А дальше я даже не понял, что произошло. Просто коротко звякнуло «Дочкино ожерелье», висящее у нее на шее. Звякнуло — и медленно, очень медленно распалось на отдельные бесцветные бусины, которые, соскользнув с нити, вдруг покатились по высокой груди моей жены… Я невольно протянул руку вперед, пытаясь их поймать, — и вдруг осознал, что в том месте, где разорвалась нить, прямо в межключичной ямке торчит короткое деревянное оперение арбалетного болта…
В ее глазах были растерянность и обида. Она не верила, что это — всё… И я не верил… а тем временем мозг, привыкший мгновенно переключаться в режим боя, уже выдавал информацию: «Ранение смертельное… пробиты трахея и пищевод, перебит позвоночник… ничем помочь нельзя… противник в развалинах слева… дампы…»
Это и вправду были они, жуткие порождения зараженной земли. Двести лет назад отгремела в этом мире Третья мировая война, а изуродованные радиацией злобные мутанты все еще жили в развалинах и подземельях разрушенной Москвы.
Но этим тварям жить оставалось недолго…
Мне казалось, что я разрываюсь на части. Одна моя половина рвалась к медленно оседающему на землю телу — поддержать, осторожно уложить на раскрошенный асфальт, сказать что-то, глядя в глаза, которые медленно затягивает пелена смерти. Но в это же время вторая половина меня, рациональная и холодная, как ствол автомата, уже успела передернуть затвор АК и уйти в перекат, спасаясь от возможной второй стрелы.
А потом я увидел их…
Пятеро дампов бежали ко мне, разворачиваясь в полукольцо. Вооружение стандартное — два копья-длинномера, топор, шестопер и полуторный меч-«бастард» в руках у главного. Живые мумии, отравленные радиацией полутрупы, обмотанные грязными тряпками… Забравшие жизнь у той, кто была мне дороже жизни…
Я почувствовал, как горячая багровая волна поднимается от солнечного сплетения, затапливая мое сердце, горло, сознание… Я знал, что это такое. Страшное состояние, однажды настигающее любого воина… Многие рукопашники, испытав это, бросают спорт. Потому что, владея определенными навыками, можно в приступе боевого безумия запросто убить человека, а потом просто не вспомнить, как и что делал. Было до… и сразу наступило после… И вот у твоих ног лежит труп… Или несколько… А ты не помнишь ни черта и стоишь, тупо глядя на изломанные тобой куклы, только что бывшие живыми людьми.
Сейчас здесь не было людей. Да и я уже не был человеком… Но прежде, чем багровая волна накрыла меня с головой, я успел заметить на куче бетонных обломков фигуру с арбалетом наперевес.
Я дал длинную очередь, уже не надеясь, что попаду. Потом бросил бесполезный автомат и выдернул из ножен два боевых ножа. В приступе боевого безумия можно только бить, рубить и рвать врагов зубами. Все остальное — от человека. А человеком я уже не был…