Scan, OCR: Larisa_F; SpellCheck: Федор
Грэхем Уинстон Г91 Корделия: Роман /Пер. с англ. А.В. Дымовой. – Мн.: Арт Дизайн, 1993. – 448 с. – (Серия «Голубая луна»).
Оригинал: Winston Graham «Cordelia», 1963
ISBN 5-85369-003-5
Переводчик: Дымова А.В.
Трогательная история любви девушки, наделенной замечательной красотой и независимым характером, чья способность любить и радоваться жизни осталась невостребованной в Англии Викторианской эпохи.
…Став второй женой Брука Фергюсона из Гроув-холла, Корделия быстро освоилась со своими обязанностями: успешно вести хозяйство, заботиться о муже и слушаться свекра. Этот странный брак мог бы тянуться неопределенное время, если бы в жизнь девушки не вошел Стивен Кроссли. И хотя Корделия признавала строгую мораль своего времени, она нашла в себе мужество ответить на любовь Стивена и бесстрашно встретить последствия…
Написанный в лучших традициях жанра роман увлекателен, остроумен, отличается изяществом стиля и точностью временных и психологических характеристик.
Уинстон Грэхем
Корделия
ПРОЛОГ
До сих пор на облицовке камина, примерно в двух футах от основания, можно разглядеть нанесенную острым ножом либо инструментом для резьбы надпись: "КОРДЕЛИЯ, 1869". Незатейливые буквы выведены аккуратным, явно не детским почерком; впрочем, последняя немного отстает от остальных, да цифры нацарапаны с меньшим тщанием, словно рука резчика устала от работы.
Все в старом доме покрылось толстым слоем пыли: очевидно, его давно не использовали по назначению. Но имя и дата в комнате верхнего этажа по-прежнему разборчивы. Две ноты – словно камертон, эхо ушедших лет: "КОРДЕЛИЯ, 1869". Но что послужило причиной их появления на свет? Девичий каприз? Или вызов времени, старческая попытка оставить по себе память, пока вконец не одряхлела рука?
Это просторная квадратная комната с высоким потолком, широкими, выходящими на южную сторону окнами в деревянном переплете и дверью в гардеробную. Жалюзи и поныне в хорошем состоянии, а бронзовые бра накрепко привинчены к облупившимся стенам. Дверь и оконные рамы сделаны из клена. С заплесневелого потолка свисает голая, без абажура, электрическая лампочка.
Нетрудно вообразить эту комнату такой, какой она была в те далекие времена, представить себе людей, которые жили, любили и вели здесь разговоры – соблюдая привычный ритм, послушные своей эпохе и традициям, похожие и непохожие на нас, звенья одной вечной цепи. Мы смотрим на них, как сквозь дымку – не пыли, но разницы мировоззрений.
Итак, перед нами – особняк времен королевы Виктории, в котором давно уже никто не живет; и перед нами – имя, как символ минувших дней, память о женщине, бросившей вызов неумолимому ходу времени. Кто эта женщина? Неужели ее неповторимая индивидуальность, волнующие подробности ее жизни канули в Лету, навсегда погребены под слоем пыли? Не совсем. Потому что в момент появления этой надписи Корделия была молода.
Четырнадцатого марта тысяча восемьсот шестьдесят шестого года скончалась первая жена Брука Фергюсона, а пятого апреля он начал поиски новой.
Если бы это зависело от самого Брука, он предпочел бы повременить: выждать несколько лет, все хорошенько обдумать и взвесить, прикинуть, каковы будут последствия того или иного поступка. Существовали и внешние аргументы в пользу такого образа действий: нахмуренные брови ревнителей традиций; слишком свежие воспоминания; растерянность и, может быть, даже скорбь. Да, скорбь – потому что нельзя прожить с женщиной шесть лет и не почувствовать себя связанным с нею.
Но от него это не зависело.
– Брук, – обратился к нему отец в понедельник после ужина, когда отпустили слуг и тетя Летиция пошла за своим шитьем, а дядя Прайди – кормить своих питомцев, – Брук, я надеюсь, ты не собираешься вечно оплакивать безвременную кончину бедняжки Маргарет?
– Нет, папа, – тонкие, длинные пальцы Брука выбили нервную дробь на ручке кресла.
– После смерти твоей матери, – сказал мистер Фергюсон, – только утешение, которое дарует церковь, спасло меня от отчаяния. Двадцать восемь лет! Если рушится связь, долгое время служившая тебе опорой, это тяжелейшее испытание для мужчины. Тебе тогда было девятнадцать, и вряд ли ты в полной мере осознал…
– Я осознал, папа, – еле слышно выговорил Брук, и его глаза увлажнились. – На свете не было и нет другой такой женщины, как мама. Она меня понимала. Разделяла мои мечты и надежды.
– Со временем, – продолжал мистер Фергюсон, – я понял, благодарение Господу, что скорбеть по усопшим значит проявлять неуважение к Его воле. На нас лежит ответственность перед живыми. В один прекрасный день мы с твоей матерью соединимся навек. А до того назначенного времени я должен влачить свой одинокий жребий.
Брук встал и заложил руки в карманы.
– Свой одинокий жребий, – повторил мистер Фергюсон и слегка наклонил седую голову. Хорошо сказано!… Он продолжил: – Но у тебя совсем другой случай.
– Да – если говорить о силе горя. Хотя я любил Маргарет. У нее были свои недостатки, однако…
– Ты еще молод, – мистер Фергюсон надул губы и окинул критическим взором худую фигуру сына с немного сутулыми плечами. – У тебя все впереди. Разумеется, в твоем положении естественно горевать. Однако не в ущерб будущему. Маргарет не потребовала бы этого. И никто не ожидает, что ты похоронишь себя заживо.