— Всех вас ждут Серые Равнины! Рассекая искрящийся морозный воздух, меч очертил сверкающую дугу и указал вниз; его голубоватое жало, казалось, собирается устремиться вглубь смерзшегося наста, прорубая скованную вечной мерзлотой землю, до самого мрачного царства Смерти.
Предыдущая тирада говорившего была подхвачена порывами метели и унесена куда-то вглубь ледяных пустошей. Но двое его собеседников, видимо, прекрасно представляли себе, о чем говорил рыжеволосый гигант, стоящий перед ними в напряженной позе с оружием в руке, хотя и относились к сказанному по-разному.
Прибывший на север буквально несколько часов назад посланец Аквилонской Короны, тот, с кого порывы бешеного ветра норовили сорвать неуместный бархатный плащ, весь в золоченых львах и серебристых завитушках, кривил губы и выражал всем своим видом презрение к варвару, невесть по какому праву взявшемуся его учить. Он поднял было руку, дабы сделать некий знак, долженствующий означать окончание беседы, но ледяные иглы холода тотчас проникли под полу распахнувшегося плаща, добираясь сквозь парчу и доспехи до изнеженного тела, кости тарантийца вмиг оледенели, гневная фраза умерла на устах и жест не состоялся.
Вместо этого он резко крутанулся на каблуках, разворачиваясь спиной к ветру и собеседнику, передернул в гневе плечами и зашагал прочь. Второй воин проводил столичного гостя долгим и выразительным взглядом, поплотнее запахнулся в тяжелую мохнатую накидку из тех, что носят жители Гандерланда, и сказал:
— Завтра. Завтра, Атли, ты поведешь нас.
Голос его был низким, хриплым, словно боевой рог, привычный отдавать команды сквозь шум и лязг бранного поля. И хотя рыжеволосый житель Ванахейма превосходил его ростом едва ли не на две головы, гандер смотрел на разгоряченного здоровяка словно бы сверху вниз, как привык смотреть на своих солдат за долгие годы карьеры.
Оба собеседника, и варвар из Нордхейма, и житель Аквилонии, были немногословны — метель успела проглотить фигуру посланца столичных стратегов, у их сапог ледяная крупа не один раз сложилась в шевелящиеся причудливые фигуры, мгновенно рассыпавшиеся и превращавшиеся в снежные смерчи, танцующие пляску холода, пока наконец ванир не заговорил вновь:
— Южане… — несмотря на все уважение, выказываемое им гандеру, в тоне его звучали нотки пренебрежения. — Что вы можете знать о ритуале Кровавого Копья!
Он тряхнул головой, и бронзовые бычья рога его шлема разбили танцующий в объятиях метели ледяной смерч. Он поднял руку и указал мечом на север.
— Завтра эти пустоши исторгнут из себя орды визжащих демонов, киммерийцы растопчут вашу крепость, и только Имир может знать, не пойдет ли эта волна дальше, вглубь Аквилонии. Их дети будут играть на флейтах из ваших позвонков, собаки будут катать по алому льду черепа, а киммерийские женщины получат множество новых рабов, чтобы мять кожи и выделывать меха.
Столь длинная и связная тирада поразила гандера, он удивленно проводил глазами меч, который ванир резким, раздраженным движением швырнул в ножны.
— Расскажи мне, Атли, про этот ритуал. Пока еще я, а не этот обвешанный побрякушками столичный хлыщ, командую гарнизоном, да и всем Северным Легионом, я должен знать, с чем мы столкнемся. Видно было, что нордхеймца несказанно утомил пустопорожний разговор с тупоумными южанами, и он в любую минуту готов развернуться и исчезнуть в белесой хмари, оставив неженок-аквилонцев расхлебывать ими же заваренную кашу, когда те вторглись, не подумав, в загадочные, затянутые морозными туманами пустоши за границей хайборийской цивилизации. Он подбоченился, пошире расставил ноги, запустил большие пальцы багровых от холода рук за широкий кожаный пояс, растрескавшийся, весь в медных и серебряных бляхах, с которых на гандерландца скалились хримтурсы — инеистые великаны, дети Имира, повелителя здешней суровой земли, и заговорил, выплевывая из огненной бороды целые клубы пара, которые порывы ветра швыряли прямо под капюшон аквилонского офицера.
— Наши старейшины, даже самые мудрые и старые, не припомнят, когда в последний раз меж стойбищами киммерийцев проносился вестник Крома, как они это называют — ребенок с окровавленным копьем, который несется по пустошам без еды и питья, без спутников и даже без собак — этих демонят, видно, хранят темные и могущественные силы, раз в песнях поют, что ни один из них никогда не натыкался ни на волков, ни на медведей, ни на пургу, ни на горный обвал или лавину. Все кланы, даже те, кто затерялся в горах, даже те, кто скитается вслед за оленями далеко к северу, у становищ асов, начинают стекаться к их мерзкому капищу где-то в самом сердце этой Имиром проклятой земли. Здесь, под звуки костяных флейт и завывания своих шаманов-туиров они обретают бесноватое мужество, становятся похожи на гигантскую стаю бешеных полярных волков, жаждущих теплой крови…
Припорошенные снегом брови аквилонца поползли вверх — он впервые слышал, чтобы суровый и угрюмый северный варвар говорил едва ли не нараспев, а цветистая речь, явно позаимствованная из репертуара бродячих скальдов, сделала бы честь и всем прибывшим из столицы горе-стратегам, которыми был полон ныне лагерь Северного Легиона. Гандер подумал невольно, что уж если на скупых в подборе слов нордхеймцев ритуал объединения киммерийских кланов произвел столь неизгладимое впечатление, то воистину, Митра свидетель, есть отчего обеспокоиться. Первые же стычки с киммерийскими кланами воспитали в нем уважение к этому дикому и беспощадному врагу — чего тогда можно ожидать от целой орды?
