Гусев Владимир
Комета Нострадамуса
После великого бедствия человечеству готовится еще большее. Великий движитель столетия обновляет.
Дождь, кровь, молоко, голод, железо и чума.
В небе виден огонь, длинная бегущая искра.
Нострадамус, Центурия 2, Катрен 46
Она решила, что для столь серьезного разговора должна принять тот образ, который имела когда-то на земле. И вскоре лицо Ее засветилось ровным спокойным светом, одежды заструились по плечам и груди, ниспадая до тонких щиколоток, а на ногах скрестились ремешки босоножек.
- Как хорошо, что Ты пришел. Я хотела с Тобой поговорить.
Он тоже принял свой человеческий облик. Хитон Его был темно-вишневого цвета, лицо и руки светились голубовато-белым.
Она подошла к окну, встала рядом с Сыном. Соседнее здание, похожее на кристалл, гору и дерево одновременно, но вместе с тем невесомое и воздушное, медленно изменяло свой цвет от розовато-белого к инфракрасно-золотистому. Грандиозная свето-цветовая симфония полыхала и переливалась перед их глазами, завораживая своей сложностью, стройностью и простотой.
- Я знаю. Поэтому и пришел.
- Комета вот-вот войдет в зону вероятностей. Враг рода человеческого непременно воспользуется этим, чтобы обрушить ее на Землю. Неужели Отец допустит это?
- Допустит. Дерево засохло, ухаживать за ним бессмысленно.
- Оно еще может дать здоровые побеги.
- Именно для них и будет освобождена почва. Иначе и они погибнут, заглушенные отмершими ветвями. Вот тогда уже не останется ни малейшей надежды, и Гагтунгр на века воцарится в земном Энрофе.
Лучезарные волны звучаний вздымались из блаженствующего лона небесной горы. Из чего она была создана? Может быть, из девичьих мечтаний. Может быть - из юношеских надежд. Но скорее всего - из пронзительной чистоты весеннего утра, из веселого журчания горного ручья, из смеха ребенка, пытающегося догнать собственную тень.
- Все сначала? Тысячелетия медленного мучительного восхождения?
- Будем надеяться, они будут более успешными.
Конечно, это не был разговор в том смысле, в каком его понимают люди. Но вместе с тем это была беседа - обмен мыслями, эмоциями, образами, оперирование невообразимо сложными метапонятиями с привлечением тончайшего логического аппарата, посылки которого понимались собеседниками, впрочем, интуитивно и безошибочно несмотря на всю их неопределенность и многозначность.
- Но никогда уже технология не достигнет таких высот. Запасы изначальной энергии практически исчерпаны.
- Зато никогда уже людям не удастся так загрязнить свою планету.
- Я не узнаю Тебя, Сын. Где Твое милосердие?
- Люди немилосердно уничтожили миллионы и миллиарды живых существ, десятки и сотни тысяч видов. Уничтожили навсегда. Они загадили и обезобразили тот прекрасный мир, который подарил им Отец. И о них нельзя сказать: "Прости, не ведают, что творят". Ведают, прекрасно ведают - и все равно творят!
- Они еще могут остановиться.
- Не могут. Самые честные из них продажнее Иуды. Люди торгуют всем, даже правом уничтожать природу. Те государства, которые не преуспели в этом, теперь будут продавать свое право на загрязнение другим странам, успевшим нагадить больше.
- Они просто глупы. Это пройдет.
- Глупые не смогли бы столь изощренно и хитроумно уничтожать Жизнь на дарованной им планете.
- Некоторые из них все еще молятся.
- Их молитвы эгоистичны. В лучшем случае они просят за своих детей и близких, но чаще всего - за себя. Сбудься все их пожелания разом - Земля в одно мгновение превратилась бы в пустыню.
- Я в отчаянии, Сын.
- Тебя не даром называют Великой Печальницей...
Он накрыл ее руку Своею, печально улыбнулся, и Она поняла: все ее доводы и тысячи других уже были рассмотрены и взвешены.
И отвергнуты.
- Все то, что Ты сейчас говорила, говорил и я Отцу. Я взывал к Его милосердию, а Он - к моему. Ибо немилосердно было бы обречь миллиарды людей на болезни, голод, вырождение и вековые страдания. Но именно это теперь их и ждет. А милосердие заключается в том, чтобы позволить им умереть пусть и в великом страхе, но большинству - быстро и без непомерных мучений. Чудовищный взрыв, цунами, ряд землетрясений, ураганы, чума, долгая-долгая зима - и Земля вновь станет чистой и свободной. Люди были предупреждены об опасности, и не однажды. Иоанн, Нострадамус, Саровский - все имеющие уши могли слышать их. Но не услышали.
Он замолчал. Надвинулась пауза, тяжелая, как вечность.
Соседнее здание, медленно плывшее в море сияющего эфира, чуть заметно отдалилось. "Небесных воль сияющий кристалл" - сказал о нем поэт, каким-то чудом сумевший, лишь однажды и лишь на мгновение, заглянуть в невообразимое далеко. Но что-то изменилось в той реальности, к которой стремится всякий дух и прикосновение к которой недоступно почти ни для кого из живущих на скудной и темной земле. Из безмятежно-спокойных тона, которыми неслышимо звучало здание-гора-дерево-кристалл, превратились в устало-обреченные. И тогда Она поняла: решение принято, все слова бесполезны.
- Неужели нет выхода?
- Есть. Заставить их выполнять хотя бы элементарные заповеди. Вновь вселить в их души то, что когда-то называлось страх Божий. Лишить людей свободы выбора.
