Ричард Грейвс устроился в мягком кресле-реклайнере, сделал внушительный глоток неразбавленного бурбона и нажал на паузу.
Подрагивавшее изображение замерло на огромном телеэкране. Мердок, правая рука Ричарда, сделал эту запись, следуя за объектом наблюдения пешком. Качество, как и следовало ожидать, было не самым лучшим, но застывший на паузе кадр оказался достаточно четким, чтобы Ричард расплылся в улыбке.
Обычно он улыбался или испытывал хоть какие-то эмоции лишь в одном случае – когда смотрел на нее. На ее изящную фигуру и энергичную походку, оживленное лицо и волосы цвета воронова крыла.
Ричард мог лишь предполагать, что ощущал именно эмоции. За последнюю четверть века он подзабыл, что это такое, а чувства, которые помнил по юности, казались такими иллюзорными, словно их испытывал кто-то другой. Собственно, так и было. До того, как примкнуть к Организации – преступному картелю, который похищал и насильно удерживал у себя детей, превращая их в наемных убийц, – он был совсем другим. Тогда он слыл «крепким орешком», но все же ничем не походил на неуязвимого ублюдка, которым все – и не без оснований – его считали.
Ричард помнил, что глубже всего ощущал преданность, стремление защищать и ответственность. По отношению к лучшему другу Нумару, ставшему заклятым врагом, к ученику Рафаэлю, превратившемуся в помощника. А еще к «корешам» из корпорации «Черный замок» – своим партнерам по охватывающей весь мир деловой империи – и их собственным компаниям. Но благородные чувства он проявлял лишь в этом случае. Естественным же для него было нечто порочное, резкое, злобное. Жажда власти, месть, беспощадность.
Поэтому-то он так изумлялся всякий раз, когда она пробуждала в нем то, на что он считал себя неспособным. То, что можно было назвать… нежностью. Он чувствовал это с тех самых пор, как усовершенствовал ежедневный ритуал чтения отчетов о слежке за ней и стал просматривать съемки того, как протекали ее дни.
Многие годы он наблюдал за ней будто под микроскопом. И, вмешиваясь в ее жизнь всякий раз, когда считал нужным, незаметно менял мир, в котором она обитала. В своей затянувшейся миссии ее демона-хранителя он изо дня в день преступал множество законов, от нарушения неприкосновенности до физического принуждения и… чего-то намного худшего. Не то чтобы это хоть сколько-нибудь его беспокоило…
Но его по-настоящему волновало, что однажды она обнаружит слежку или заподозрит чье-то вмешательство. Хотя она ни за что бы не догадалась, что за этим стоит он.
В конце концов, она даже не знала, что он жив.
Она считала, что он погиб, когда ей было шесть. Она вряд ли вообще его помнила. Но даже если помнила, уж лучше бы по-прежнему считала умершим.
Поэтому он мог лишь оберегать ее. Как делал это с момента ее рождения. По крайней мере, пытался делать. Долгие годы он был бессилен защитить ее. Но в тот момент, когда у него появилась такая возможность, он дал ей второй шанс на безопасную, хорошую жизнь.
Поставив на паузу другой кадр, он вздохнул. Он отчетливо помнил тот день, когда родители принесли ее домой. Такое крошечное, беспомощное создание. Именно он дал ей имя. Его маленькой Роуз.
Теперь она стала хирургом, женой и матерью. И все достижения были исключительно ее заслугами. Ему оставалось лишь убеждаться, что она получила то, ради чего так упорно работала и что по праву заслужила.
У нее были успешная карьера, профессия, обожающий ее муж, которого Ричард досконально проверил, и двое детей. Ее семья была идеальной, как с картинки, и не только внешне.
Сняв видео с паузы, он фыркнул и залпом опрокинул в себя оставшийся бурбон. Если бы только парни из «Черного замка» знали, что он, также известный как Кобра, самый кровожадный из Организации, отвечающий сейчас за их коллективную безопасность, проводит вечера, наблюдая за сестрой и ее совершенно нормальной жизнью…
Он вдруг нахмурился, поймав себя на странной мысли.
Никакого смысла в этой видеозаписи не было. Роуз с мужем открыли частную медицинскую клинику на Нижнем Манхэттене. А Мердок всегда представлял отчеты лишь о чрезвычайных ситуациях и других из ряда вон выходящих событиях.
Так вышло, что наблюдение за Роуз стало для Ричарда единственным источником радости. Но когда он приказал Мердоку снимать и обычную жизнь Роуз, тот лишь безучастно посмотрел на него – и продолжил освещать события, которые считал достойными внимания. Неужели теперь Мердок решил учесть его желание?
Он хмыкнул. Мердок слепо повиновался ему, но никогда не делал ничего, что не считал логичным или уместным. Значит, речь шла не просто о том, как Роуз осваивается на новой работе, а о чем-то большем.
