Отделение интервенционной аритмологии
Пятиминутка началась бурно. Заведующая вошла, нет — ворвалась, в ординаторскую, села на единственный оставшийся незанятым стул за столом у окна и сразу же вцепилась в полного брюнета, сидевшего на диване рядом с Моршанцевым.
— Михаил Яковлевич, почему вы позволяете себе давать обещания больным за моей спиной?! Причем — заведомо невыполнимые обещания?! Вы такой умный?! Или — наоборот?!
«Однако!» — подумал Моршанцев, отводя взгляд от наливающегося красным лица Михаила Яковлевича. Настроение, бывшее до того приподнято-торжественным (как-никак первый рабочий день, да еще где — в самом НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии!), немного потускнело.
— Я никому, Ирина Николаевна… — забормотал Михаил Яковлевич. — Какие обещания?
— Что вы вчера во время обхода наговорили Красикову?! Вспомнили?!
— Но это же были предположения, — на лбу Михаила Яковлевича выступила испарина. — Я просто поделился мнением…
— Делиться мнением вы можете дома или в гостях! — оборвала Лазуткина. — А здесь вы — врач! Должностное лицо! И каждое ваше слово воспринимается больными и их родственниками как истина в последней инстанции!
Моршанцев невольно залюбовался заведующей. Хороша, хоть и явная стерва. Ему нравились такие женщины — изящные, большеглазые, с классическими точеными чертами и бархатной персиковой кожей. Ну а если еще глаза сверкают, пусть даже и гнев тому причиной, а на загорелых высоких скулах проступает румянец… В какой-то момент Моршанцев поймал себя на том, что слишком уж бесцеремонно пялится на заведующую, и стал смотреть в окно на облака, проплывавшие по низкому пасмурному небу.
— Идите, я вас больше не задерживаю! — прозвучало в завершение разноса.
— Совсем идти? — Михаил Яковлевич встал и растерянно огляделся по сторонам, словно ища поддержки у собравшихся.
Собравшиеся старательно отводили глаза в сторону.
— К Красикову идти, — заведующая отделением понизила голос до обычного. — Идти и исправлять свою ошибку. Заодно и с женой поговорите, чтобы не стояла цербером у моего кабинета. И если что-то подобное повторится…
— Не повторится, Ирина Николаевна, — заверил Михаил Яковлевич и вышел из ординаторской, неслышно закрыв за собой дверь.
— Что по дежурству? — заведующая посмотрела на женщину в высоком накрахмаленном колпаке, больше подходящем повару, нежели медику.
— В отделении сорок шесть человек, двое выписаны, один переведен в реанимацию, один поступил…
Доцент Мокроусов, узнав о том, где собирается работать Моршанцев, многозначительно хмыкнул и посоветовал семь раз все взвесить и только потом действовать. Моршанцев, во всем любивший ясность, пристал с вопросами и узнал, что ему предстоит работать у самой молодой из заведующих отделениями, которая, несмотря на совсем юный для этой должности тридцатилетний возраст, профессионализмом и умением держать подчиненных в ежовых рукавицах может заткнуть за пояс любого из коллег. «Лазуткина фурия, Дима, настоящая фурия!»
Мокроусов любил преувеличить и приукрасить, поэтому Моршанцев не придал большого значения его словам. Мягкосердечные и слабохарактерные люди начальниками обычно не становятся, а про любого из заведующих отделением можно нарассказывать страшилок. Невозможно руководить людьми, время от времени не прищемляя кому-то хвост, а стоит только раз сделать это, как пойдут разговоры о суровости, необоснованных придирках и т. п. А что молодая — так это к лучшему, значит, скорее возьмет на работу молодого доктора, только что окончившего ординатуру, чем какого-нибудь заслуженного обладателя множества званий и регалий. И ежу понятно, что любой начальник подбирает подчиненных с таким расчетом, чтобы сиять самому на их фоне.
Собеседование получилось коротким. Сначала Моршанцев рассказал о себе. Затем Лазуткина поинтересовалась, знает ли он, что Институт кардиологии и кардиососудистой хирургии — учреждение федерального подчинения и потому здешние врачи получают меньше «городских», работающих в учреждениях, подведомственных Департаменту здравоохранения города Москвы. Моршанцев ответил, что он в курсе, но гонится не за деньгами, а за опытом. Лазуткина шевельнула уголками своих тонковатых, но красиво изогнутых губ, что, вероятно, должно было обозначать улыбку, и уточнила, понимает ли Дмитрий Константинович, как именно нарабатывается опыт. Моршанцев сказал, что он готов поселиться в отделении и пахать до бесконечности, лишь бы была такая возможность.
