Глава I
Англо-японский брак
Горек ли плод
Иль сладок он, скажет
Первый глоток.
Брак капитана Джеффри Баррингтона и мисс Асако Фудзинами был выдающимся событием сезона 1913 года. Он был необычайным, общественно важным — словом, тем, что могло прийтись по вкусу лондонскому обществу, которое при приближении сезона заранее раздражается монотонной чредой Гименея в высшем свете и постоянным спросом на ценные свадебные подарки.
Еще раз общество за сидение в Сент-Джордже и за свой бокал шампанского и ломтик пирога расплатилось золотыми и серебряными вещами и драгоценными камнями в количестве, достаточном для того, чтобы задавить миниатюрную невесту: но на этот раз платили с удовольствием, не просто повинуясь обычаю, а ради участия в необычной и прелестной сцене — трогательной церемонии сочетания Востока и Запада.
Будет ли японская богатая наследница венчаться в кимоно с цветами и веерами, с искусной и сложной прической? Так любопытствовали леди, вытягивая шеи, чтобы сколько-нибудь увидеть шествие новобрачной в церковном приделе: но хотя некоторые и становились на подушки и церковные стулья, немногие смогли различить что-нибудь. Она была такая миниатюрная. Во всяком случае, шесть высоких подруг невесты были наряжены в японские платья — милые белые фантазии, расшитые птицами и листьями.
Трудно различить что-нибудь в постоянном сумраке Сент-Джорджа, сумраке символическом для новых жизней, выливающихся из его коринфского портика в женатый свет, о котором может быть столько догадок и так мало верных сведений.
Одно, во всяком случае, было видно всем, пока пара продвигалась к решетке алтаря: это рост жениха, столь не соответствующий маленьким размерам невесты. Он выглядел большим грубым медведем рядом с серебристой феей. Было что-то особенно патетичное в том, как он склонился над маленькой ручкой, чтобы возложить на предназначенное ему почетное место крохотное золотое колечко, соединяющее две жизни.
Когда они покидали церковь, орган играл Кими-га-йо, японский национальный гимн. Никто не знал его, кроме нескольких присутствующих японцев; но леди Эверингтон, с типичным для нее увлечением стильностью, настаивала на том, чтобы был выбран именно он как совершенно необходимый. Те, кто слышал мелодию раньше и полузабыл ее, решили, что это, пожалуй, из «Микадо», а одна строгая вдова зашла так далеко, что заявила ректору протест по поводу данного им позволения осквернить священное здание подобной арией.
Вне церкви стояли друзья жениха — офицеры. И через сверкающий обнаженными сабельными клинками проход с веселой улыбкой странно подобранная пара вступила на путь семейного счастья как мистер и миссис Баррингтон — ветвь Фудзинами была привита к стволу одной из древнейших и благороднейших английских фамилий.
— Здесь ли ее родители? — спросила одна из дам свою соседку.
— О нет, они оба умерли, мне кажется.
— Что они за люди, вы не знаете? Есть ли у этих японцев аристократия, общество и тому подобные вещи?
— Не знаю, наверное. Думаю, что нет: они как-то недостаточно серьезны для этого.
— Как бы то ни было, она очень богата, — вмешалась третья, — я слышала, что они богатые землевладельцы в Токио и родственники адмирала Того.
Удобный случай для более близкого наблюдения за предметом общего любопытства доставил прием в жилище леди Эверингтон на Карптон Хаус-Террас. Конечно, весь свет был там. Огромный бальный зал был драпирован красными и белыми занавесками — национальные цвета Японии. Значки тех же ярких окрасок были распространены и среди гостей. Гербы Соединенного Королевства и Страны восходящего солнца сочетались в углах и на фестонах над окнами и дверьми.
Леди Эверингтон постаралась придать возможно больше международного значения покровительствуемому ею союзу. Ее оригинальный план был пригласить всю японскую колонию в Лондоне и увеличить популярность англо-японского союза, предоставив возможности для общественного братания. Но где была японская община в Лондоне? Никто не знал. Может быть, не было вовсе. Было, конечно, посольство, которое и явилось с улыбками, любезностями и почти чересчур хорошими манерами. Но леди Эверингтон не удалось провести до конца свою программу очаровательной международности. Были странные желтые человечки из Сити, занятые корабельными и банковскими делами; были странные желтые человечки с той стороны Вест-Энда, изучавшие изящные искусства и, видимо, живущие неизвестно на какие средства. Но хозяйке совсем не удалось найти дам, кроме графини Саито и дам посольства.
Мсье и мадам Мурата из Парижа, опекуны невесты, присутствовали тоже. Но Восток был затоплен наплывом наших мод и фигур так, что, как заметила одна леди, надо было следить за своими шагами из страха задавить маленькие создания.
— Как вы допустили его до этого? — сказал миссис Маркхэм своей сестре.
— Это было ошибкой, моя милая, — прошептала леди Эверингтон, — я принимала ее за нечто совершенно другое.
— И вы теперь опечалены?
— Нет, у меня нет никогда времени печалиться, — отвечала вечно любезная и свободная Эгерия, одна из влиятельнейших в лондонском обществе. — Интересно будет посмотреть, что получится у них.
