Кимоно - [2]

Леди Эверингтон ставили в вину ее каменное сердце, ее оппортунизм и эгоистичное пользование огромным богатством мужа. Ее сравнивали с химиком-экспериментатором, который смешивает противоположные элементы, чтобы видеть результат, охлаждает их во льду или кипятит на огне, пока жизни разбиваются на куски или краска медленно сходит с них. Ее называли артисткой по части мезальянсов, устроительницей опасных ловушек, поставщицей живописных нищих дев для романтических глаз Кофетуа, дерзкой проводницей честолюбивых американских девушек, чемпионом герцогинь из музыкальной комедии, а ее дом — новым клубом холостяков. Милые юноши, которые, казалось, были прикованы невидимыми цепями к ее гостеприимному очагу, служили материалом для ее разрушительных импровизаций и действующими лицами бесчисленных маленьких комедий, которые она любила наблюдать вокруг себя в различных стадиях развития.

Джеффри Баррингтон был секретарем этого клуба и фаворитом богини-покровительницы. Все мы предполагали, что он останется холостым, и появление Асако Фудзинами в лондонском обществе сначала не давало оснований изменить наше мнение. Однако она была действительно привлекательной.

Она должна была венчаться в кимоно. В этом не было сомнения теперь, когда можно было свободно наблюдать, как она стояла, протягивая руку сотням гостей и невнятно отвечая: «Очень вам благодарна», — на повторяющиеся поздравления.

Белое платье, великолепно скроенное, наилучшим образом подчеркивало цвет лица с восковым оттенком, подобным старой слоновой кости или лепесткам магнолии, причем только чуть-чуть различалась монголоидная желтизна. Это было милое маленькое лицо, овальное и нежное; его можно было назвать лишенным выражения, если бы не ямочка, которая появлялась и исчезала в уголке небольшого сжатого рта, а также большие и глубокие темные глаза, подобные глазам газели или воде лесных озер, глаза, полные чувства и теплоты. Это были черты, которые отталкивали большую часть из нас, когда мы случайно видели ее в европейском платье, а не в изящном кимоно. Это были глаза восточной девушки, создания более близкого к животному миру, чем мы, руководимого чаще инстинктом, чем рассудком, сохранившего ребяческую душу, существа робкого, боязливого, неуверенного, порой порывистого, обычно сдержанного и таинственного.

Сэр Ральф Кэрнс, известный дипломат, говорил об этом с профессором Айорнсайдом.

— Японцы чрезвычайно стремительны, — утверждал он, — самый восприимчивый народ со времен древних греков, на которых они в некоторых отношениях походят. Но они очень поверхностны. Ум устремляется вперед, а сердце задерживается в глубине темных веков.

— Может быть, перекрестные браки разрешат великую расовую проблему, — предположил профессор.

— Никогда, — сказал старый администратор. — Сохраняйте чистоту крови, белые вы, черные или желтые. Смешанные расы не могут процветать. Они бессильны по природе.

Профессор взглянул в сторону новобрачных.

— И эти так же? — спросил он.

— Быть может, — сказал сэр Ральф, — однако в этом случае… ведь ее воспитание было до такой степени европейским.

Как раз подошла леди Эверингтон; сэр Ральф обратился к ней:

— Дорогая леди, позвольте мне поздравить вас: ведь это ваша искусная работа.

— Сэр Ральф, — сказала хозяйка, осматриваясь, к кому из гостей надо будет подойти сейчас, — вы так хорошо знаете Восток. Помогите мне немножко руководить этими детьми, прежде чем начнется их свадебная поездка.

Сэр Ральф благосклонно улыбнулся.

— Куда они едут? — спросил он.

— Куда-нибудь, — ответила леди Эверингтон, — они поедут путешествовать.

— Тогда пусть ездят по всему свету, — отвечал он, — но только не в Японию. Это для них как шкаф Синей Бороды, и туда им нельзя заглядывать.

Было вообще больше разговоров о женихе и невесте, чем обычно при светских свадьбах, которые кажутся простыми собраниями фешенебельных людей, причем лишь смутно помнят о тех, в честь которых сошлись вместе.

— Джеффри Баррингтон — такой здоровый варвар, — сказал бледный юноша с моноклем. — Если бы это был высоколобый сын культуры, как вы, Реджи, с наклонностью к экзотическим ощущениям, я едва ли бы удивлялся.

— А если бы это были вы, Артур, — возразил Реджи Форсит из министерства иностранных дел, шафер Баррингтона, — я знал бы с самого начала, что главной приманкой были двадцать тысяч дохода.

В известной мере сказывалось индоевропейское чувство у тех, кто вовсе осуждал этот брак как нарушение общепринятых норм.

— О чем думал Брэндан, — ворчал генерал Хэслем, — когда разрешал сыну жениться на желтокожей.

— О своих заложенных имениях, я думаю, генерал, — отвечала леди Рэшуорт.

— Это скандал, — кипятился генерал. — Милый молодой человек, славный молодой офицер… Карьера, разрушенная карлицей-гейшей!

— Но подумайте о миллионах йен, или сен, или как там их, которыми она собирается позолотить герб Брэндана.

— Это не вознаградило бы меня за желтого бэби с глазами-щелками, — продолжал генерал, повышая при споре голос по привычке, приобретенной во время дебатов.

— Тише, генерал, — сказала собеседница, — не будем обсуждать таких возможностей.