Кимоно - [3]

— Но ведь каждый здесь думает о них, исключая этого несчастного.

— Ведь мы никогда не говорим, что думаем, генерал, это было бы слишком неудобно.

— И мы будем иметь в палате лордов японца — лорда Брэндана? — не мог остановиться генерал.

— Да, посреди евреев, турок и армян, которые уже там, — отвечала леди Рэшуорт. — Дальневосточный лорд даже не будет замечен. Это просто вторая инстанция в движении империи на Восток.

В столовой Эверингтонов были разложены свадебные подарки. Похоже было на внутренность магазина на Бонд-стрит, где разные сорта предметов роскоши, пригодных или бесполезных, нагромождены кучами.

Быть может, единственный подарок, стоивший меньше двадцати фунтов, был даром самой леди Эверингтон — ее собственный фотографический портрет в гладкой серебряной рамке, ее обычный презент, если женился один из ее протеже с ее непосредственным участием.

«Моя милая, — как бы говорила она, — я обогатила вас несколькими тысячами фунтов. Я ввела вас к настоящим людям, и как раз в надлежащий момент перед браком, когда вас знали не слишком мало и не слишком хорошо. Долгим опытом я научена фиксировать день. Но я не намерена сама участвовать в их неразборчивом мотовстве. Я даю свой портрет для вашей гостиной, как художник ставит свою подпись на законченном произведении, так что, когда вы взглянете на мебель, серебро, разное стекло, часы, поздравительные карточки и разные танталовы мучительные приспособления, подарки богачей, чьи имена вы забыли давно, вы должны будете признаться в порыве благодарности к милой приемной матери, что все это без нее вовсе было бы не вашим».

В углу комнаты, в стороне от более видных подарков, стояла на маленьком столике большая корзина, а в ней лежала огромная красная рыба, надменное морское чудовище с выпученными глазами, все сделанное из мягкого, волнистого шелка. Под ним в корзине были свертки и свертки гладкого шелка, красного и белого. Это было подношение японской колонии в Лондоне, традиционный свадебный подарок всякой японской семьи — от самой богатой до самой бедной, различающийся только по размеру и ценности. На другом столике лежала связка темных предметов, похожих на клинки доисторических топоров, перевязанных белыми и красными лентами и издающих смутный запах копченой селедки. Это было сушеное мясо рыбы, называемой японцами кацуобуши; ее отсутствие могло принести несчастье новобрачным.

Позади на маленькой подставке стоял миниатюрный ландшафт, представляющий старую сосну на морском берегу и низенький домик с четой старых-престарых людей у дверей — две прелестные куклы, одетые в грубые, бедные кимоно, коричневое и белое. Старик держал грабли, а старуха — метлу. У них были совсем детские лица и белые волосы из шелка. Всякий японец тотчас узнал бы в них стариков Такасаго, олицетворение счастливого брака. Они смотрели с удивлением и тревогой на сапфиры Брэндана, массивные украшения, предназначавшиеся еще во времена до Виктории для какой-то леди Брэндан, вероятно отличавшейся внушительной комплекцией.

Асако Фудзинами проводила целые дни, радуясь прибывающим подаркам, мало интересуясь личностью посылающих их, но восхищенная ими самими. Целыми часами она расставляла их в гармоническом порядке. Но новый подарок разрушал симметрию, и приходилось начинать сначала.

Кроме этих сокровищ в столовой, там были все ее платья, упакованные для свадебного путешествия, целый гардероб феерических нарядов, чудесных платьев всех цветов, фасонов и материй. Это она приобрела, разумеется, сама. Денег у нее всегда было больше, чем нужно; но только с тех пор, как она жила у леди Эверингтон, она узнала кое-что о бесчисленных способах их тратить и о всяких прелестных вещицах, на которые их можно обменять. Поэтому все новые вещи, каково бы ни было их происхождение, казались ей подарками, неожиданным богатством. Среди своих новых приобретений, молчаливая, как всегда в минуты счастья, она как бы грелась в лучах собственного блаженства. Лучше всего то, что ей не нужно будет больше носить кимоно в обществе. Жених одобрил это ее заветное решение. Она может одеваться теперь, как все девушки вокруг нее. Больше она не хочет быть выставляемой, как любопытная вещь в витрине магазина. Исследующие пальцы не будут больше мять длинных рукавов волнистого шелка или пытаться разгадать тайну огромной бабочки на ее спине. Она может выходить теперь безбоязненно, как английские женщины. Она может забыть о мелких шажках и робких манерах, которые казались ей неразлучными с платьем ее родины.

Когда она рассказала своей покровительнице, что Джеффри согласился, леди Эверингтон вздохнула.

— Бедное кимоно! — сказала она. — Оно хорошо вам послужило. Я понимаю, что солдат рад сбросить мундир, когда война окончена. Только никогда не забывайте о таинственном влиянии мундира на людей другого пола.

В другой раз, в плохом расположении духа, она недовольно посоветовала:

— Бросьте, дитя, эти вещи и вернитесь к вашему кимоно. Это ваше естественное оперение. В заемных перьях вы кажетесь незаметной и неинтересной.

Японский посланник при дворе Сент-Джеймса провозгласил тост за здоровье жениха и невесты. Граф Саито был маленький, умный человек, которого долгое пребывание в европейских странах несколько деориентировало. Волосы его были с проседью, лицо сморщено; смотрел он сквозь свои золотые очки, вытягивая голову вперед, как полуслепой, каким на самом деле не был.