…Черт-те что! Черный Дрозд поморщился. Голова чугунная, на душе кошки скребут… Опять перебрал вчера. А все почему? Да потому что в отеле «Уэйверли», в этом гадючнике, живет. К тому же бар «Серебряный доллар» прямо под носом! Выходишь утром из отеля, и вот он — в двух шагах… Пройти мимо не получается! Возвращаешься вечером, топаешь по Спадина-авеню, а вывеска бара так и заманивает, так и подмигивает всеми своими лампочками — зайди, мол! Ну а уж если зашел, опрокинь рюмку-другую и поднимайся к себе, в комнатенку с потолком сплошь в трещинах и подтеках… Так нет, сидишь и бухаешь! А в «Серебряном долларе» только и разговору что о местной бейсбольной команде «Голубые сойки». Было бы о чем говорить! Пора делать ноги из этого отеля, да заодно из Торонто, потому что с бодуна такого наворотить можно, что мало не покажется.
Зазвонивший телефон прервал размышления Черного Дрозда о преимуществах трезвого образа жизни.
Брать трубку или не брать? А вдруг это дурной знак? А если хороший?
Черный Дрозд верил в знаки и предзнаменования. Выждав пару звонков, он взял трубку:
— Слушаю.
Голос, который он сразу узнал, спросил, не желает ли он прошвырнуться в Детройт. Надо навестить одного малого в отеле утром в пятницу. Это займет от силы пару минут.
В тот самый момент, когда голос произнес нараспев «Детрои-и-ит», Черный Дрозд вспомнил о своей бабушке, жившей неподалеку, представил ее рядом с собой и братьями, когда они были еще пацанами, и подумал, что это добрый знак.
— Ну и что ты на это скажешь, шеф?
— Сколько?
— После всего — пятнадцать.
Черный Дрозд лежал глядя в потолок, а если точнее — на трещины, напоминавшие дороги и реки, на потеки и пятна, смахивавшие на Великие озера. Не потолок, а прямо-таки дорожная карта!
— Не слышу ответа, шеф.
— Я обдумываю твое предложение и прихожу к выводу, что ты жлоб.
— Ладно, назови цифру.
— Мне по душе двадцать.
— Ты с бодуна, что ли? Проспись, перезвоню позже.
— Этот постоялец… в отеле, он из Торонто, да?
— Какая разница, откуда он?
— Хочешь сказать, какая мне разница? Вообще-то никакой, но, думаю, тебе он поперек горла.
— Катись ты, шеф. Я найду кого-нибудь другого.
Во, панк в натуре! Все они, панки, такие — шелупонь. Черный Дрозд прекрасно знал, что они о нем думают. Полукровка из Монреаля, слегка стебанутый, но для грязной работенки в самый раз. Если даешь согласие на подобную работу, значит, соглашаешься с тем, как с тобой обращаются. Впрочем, можно и послать их куда подальше, если тебе самому все это по фигу и если ты им очень нужен. Это ведь не что-то личное, это просто бизнес.
— Как же, найдешь! — усмехнулся он. — Все равно позвонишь мне, когда твои друганы откажутся. Слушай, а этот, что в отеле, не тот ли это старикан, перед которым ты пресмыкался?
Повисла пауза, затем голос сказал:
— Забудь. Этого разговора не было.
Видали? Чуть что — сразу в кусты! Панки, они все такие…
— Я-то никогда не лизал ему задницу или какие другие места.
— Так ты берешься?
— Надо подумать, — произнес Черный Дрозд, глядя на потолочную «дорожную карту». Что ж, пора в путь-дорогу… На своих двоих, что ли? — Кажется, у тебя есть «кадиллак»… Голубая такая тачка… Ей около года?
— Вроде того.
Значит, «кадиллаку» года два, а то и три. Но это ничего, тачка что надо и цвет самый что ни на есть подходящий. Точно такого же цвета домишко у бабушки на острове Уэлпул.
— Ладно, ты отдаешь мне свою тачку — и по рукам.
— Плюс двадцать?
— Оставь себе. Мне только тачку.
Этот панк наверняка скажет своим людям, что он, Черный Дрозд, съехал с катушек. Мол, шизанутый, и с этим ничего не поделаешь! С таким же успехом ему можно было впарить нитку бус или часы с Микки-Маусом. Однако в трубке послышалось:
— Будь по-твоему, шеф. — Голос назвал ему отель в Детройте и номер апартаментов на шестьдесят четвертом этаже и добавил, что дело должно быть сделано послезавтра, в пятницу, где-то около девяти тридцати плюс-минус пару минут. Старик в это время одевается или просматривает спортивные новости. Собственно, он приехал в Детройт ради встречи двух бейсбольных команд: «Торонтских голубых соек» и «Детройтских тигров». — Короче, войдешь, потом выйдешь.
— Как выйти, я знаю. Но как я войду?
— С ним девка, он с ней всегда валандается, когда приезжает в Детройт. С ней заметано, она тебя впустит.
— Вот как? А что с ней делать?
— Поступай согласно своим правилам, шеф. Ученого учить — только портить!
Положив трубку, Черный Дрозд снова обвел взглядом потолок, выбирая трещину, которая могла быть рекой Детройт среди пятен, которые ему представлялись Великими озерами.
Черный Дрозд родился в Монреале, и звали его Арман Дега. Мать у него была индианкой из племени оджибве, а отца, франкоканадца, он не помнил. Оба уже умерли. Восемь лет назад он работал вместе с двоими братьями. Младшего теперь уже не было в живых, а старший отбывал пожизненное заключение. Арману Дега стукнуло пятьдесят. Большую часть своей жизни он прожил в Торонто, но так и не решил, оставаться ли ему там навсегда. Можно, конечно, время от времени наведываться в «Серебряный доллар». Там иногда зависает группа индейцев из племени оджибве. Он, как и они, плотно сбитый, с густой черной шевелюрой, зачесанной назад — волосок к волоску — при помощи лака для волос. Они могли бы общаться, но он чувствовал, что его опасаются. Там тусуются и панки — недоумки, красившие свои волосы в розовый и зеленый цвета. Ему не по нраву, что они называют его Черный Дрозд. Итальянцы называют его шеф. Начхать ему и на это! Кривляки и позеры эти итальяшки, все как один в дорогих прикидах и вечно размахивают руками. Перед тем как зазвонил телефон, Черный Дрозд пытался понять, из-за чего так много пьет. И теперь, представив себе девицу в номере отеля в Детройте, которую ему придется убить, пришел к выводу, что жизнь у него — беспощадный костолом, когда без поддачи не обойтись!
