Этой осенью, через год с лишним после войны, рождалось много детей. В моей соседской группе [1] один вслед за другим новорожденные появились в четырех семьях из десяти.
Самая старшая и самая плодовитая из четырех рожениц произвела на свет двойню. Близнецы были девочки, через полмесяца одна из них умерла. У матери оказался избыток грудного молока, и она отдавала его ребенку соседки. У этой соседки уже было два сына, а сейчас родилась девочка. Меня попросили выбрать для нее имя, и я посоветовал назвать ее Кадзуко, то есть Дитя мира. Иероглиф «мир» вообще читается «ва», а в именах – обычно «кадзу». Такое разночтение может приводить к путанице, и раньше я избегал обращаться к подобным именам. Но сейчас речь шла об имени в память установления мира, и я решил предложить его, хотя девочка, когда вырастет, возможно, и станет им тяготиться.
Не только упомянутые близнецы, но и вообще в нашей соседской группе из пяти новорожденных младенцев четверо были девочки. Это дало основание для шутки о «родах по новой конституции» [2], в самом деле как бы давая ощущение мирного времени.
То, что в нашей соседской группе из пяти появившихся на свет детей четверо оказались девочками, вероятно, было случайностью, как и сравнительно большое количество новорожденных: пятеро на десять семей. Тем не менее пример пашей соседской группы, несомненно, свидетельствовал о том, что нынешней осенью был большой урожай на детей во всей стране. Излишне говорить, что способствовало этому успокоение, наступившее после войны. Прирост населения, упавший за военные годы, сразу возрос после войны. Это было вполне естественно, так как множество молодых мужчин возвратилось теперь домой, к своим женам. Но дети рождались не только у демобилизованных. Немало их родилось и в семьях, где мужья не уходили на фронт. Прибавления семейства происходили даже у людей средних лет, которые больше уже на него не рассчитывали.
Ничто, пожалуй, так не свидетельствовало о мире, как эта пробудившаяся стихия деторождения. Японцы плодились, невзирая на военное поражение, на трудности послевоенных лет и нимало не заботясь о будущих трудностях, которыми чревато перенаселение. В полную силу стали снова действовать подавляемые войной личные побуждения, инстинкт. Словно прорвало запруду. Словно на засохших деревьях вдруг зазеленели побеги.
Было бы счастьем, если бы можно было благословлять мир, ведущий к возрождению и освобождению жизни… В безудержном стремлении людей к размножению, возможно, было что-то животное, но им нельзя было не сочувствовать.
Новые дети, вероятно, помогут родителям забыть о трудностях и страданиях военного времени.
Что до меня, то я в свои пятьдесят лет больше не помышлял о новых детях, хотя война и кончилась. Мы с женой прожили вместе достаточно много лет, чтобы любовный пыл в нас успел окончательно остыть, и теперь уже мы не могли перемениться.
Когда мы наконец очнулись от войны, для нас с женой уже надвигались сумерки жизни. Казалось, это не должно было случиться, но горечь военного поражения вызвала у нас упадок и физических и душевных сил. Нам казалось, что гибнет и страна, в которой мы живем, и даже само время. И снова, подавленный чувством неизбывной тоски и одиночества, я наблюдал за появлением новых детей у наших соседей, чувствуя себя человеком, который с того света взирает на огоньки вновь возникающих жизней.
Женщина, у которой родился единственный мальчик из пяти малюток, появившихся на свет этой осенью у наших соседей, была последней по счету роженицей. С виду это была женщина полная, с округлыми бедрами, но, по словам наших кумушек, у нее оказался неожиданно узкий таз, из-за чего роды были долгими и мучительными. До этого у нее уже была одна беременность, однако кончилась она выкидышем.
Моя дочь, которой шел шестнадцатый год, проявляла исключительный интерес к этому младенцу, бегала смотреть на него и без конца о нем говорила. Бывало, делает она что-нибудь дома и вдруг срывается с места и мчится к соседям; поглядит на младенца – и назад. Похоже, что желание видеть малютку возникало у нее внезапно и было неодолимым.
Однажды дочь, войдя в мою комнату и сев возле меня, обратилась ко мне с такими словами:
– Папа, говорят, что у Симамуры-сан возродился, то есть снова родился, прежний ребеночек. Это правда, папа?
– Таких вещей не бывает, – тотчас же ответил я.
– Да?
На лице дочери появилось что-то беспомощное, однако это не было похоже на уныние; вздохнула же она, по-видимому, просто от волнения. Но я все же пожалел, что так скоропалительно и необдуманно возразил ей. Правильно ли я поступил?
– Ты опять ходила к Симамуре-сан смотреть ребенка? – мягко спросил я.
Дочь утвердительно кивнула.
– Хорошенький мальчик?
– Об этом пока трудно судить. Ведь он только что родился.
– Гм!…
– Когда я рассматривала ребеночка, тетя вдруг сказала: «Знаешь, Ёсико, ведь это ко мне вернулся мой прежний ребенок!» Значит, это тот ребенок, который у нее еще раньше должен был появиться? Она, наверно, о нем говорила?
– Хм! Возможно, – уклончиво ответил я, решив больше не возражать, но не удержался и добавил: – Она, вероятно, просто хотела сказать, что у нее такое чувство, будто это тот же самый ребенок. Иначе это нельзя понять. Ведь тот ребенок не родился, и даже неизвестно, был ли то мальчик или девочка, ведь так?
