Еще за мгновение до того, как стрела пробила своим тяжелым наконечником золотистый рыбий бок, Олег уже понял, что попал в нее, не мог не попасть. Водоросли, вдоль которых он медленно плыл, поднимались со дна около берега сплошной стеной, поэтому необычный для ярко-зеленой подводной растительности живой цвет он увидел не сразу, боковым зрением. Как только он понял, что за водорослями неподвижно стоит, считая себя невидимой, какая-то рыба, как тело само повернулось в ее сторону, руки сами сделали все как надо, и он не целясь мгновенно выстрелил, предчувствуя уже тот слабый, но восхитительный звук, с которым гарпун пробивает рыбу.
Шнур слабо дернул ружье из рук.
«Правильно, гарпун силу-то потерял, рыбу пробивавши,» — произнес Олег про себя, и так же, про себя усмехнулся, потому что даже про себя он сказал эту фразу с древнерусским оттенком. Говорить так было у них с другом раньше что-то вроде игры, друг давно уехал в другой город, писем они друг другу почти не писали, но Олег его часто вспоминал, а привычка иногда так говорить осталась.
Чувствуя настоящий охотничий азарт, и волнуясь, что рыба может сойти с гарпуна, он выпустил подводное ружье из рук, и оно повисло на грузовом поясе, привязанное коротким шнуром. Олег взял в правую руку кукан короткую палочку, заостренную с обоих концов и привязанную за середину к поясу, набрал полную грудь воздуха, и нырнул к еще трепыхавшейся на гарпуне рыбе.
Глубина у берега была небольшой — метра два с половиной. Олег пару раз толкнул воду ластами, и стекло маски оказалось прямо у облачка мути, которую подняла бившаяся на дне рыба, он сунул в это облачко обе руки, и сразу же наткнулся на нее, крепко схватил левой рукой, и даже через мокрую ткань перчатки почувствовал тепло живого тела.
«Почему так всегда?» — подумал он — «Ну ведь холоднокровные же они считаются… А на ощупь всегда кажутся теплее воды…» — он поднял рыбу из мути в чистую воду, и увидел, что зря волновался, острие гарпуна пробило ее насквозь под позвоночником, сразу за жабрами, сорваться она никак не могла. Он встал на дне на колени, перехватил рыбу поудобнее, и стал просовывать ей острый конец кукана в жаберную щель. Рыба оказалась крупным, килограмма на два линем, жабры она закрыла плотно, поэтому ему сперва пришлось поддеть острием кукана край жаберной крышки и приподнять его, потом он протолкнул кукан через рот линя и вытащил наружу. Кукан встал поперек рта линя, и ему уже некуда было деваться. Воздух в легких кончался, в груди уже покалывало, и хотелось скорее подняться к поверхности и вздохнуть, но Олег поднял голову, и еще постоял на коленях на дне несколько секунд, поверхность воды снизу, через стекло маски, казалась не плоской, а вогнутой, казалось, что над головой натянут большой кусок полиэтилена, который провис от тяжести.
Олег оттолкнулся ногами от дна и медленно поднялся к поверхности, и когда конец трубки показался над водой, он резко выдохнул из трубки воду и с наслаждением сделал несколько глубоких вдохов. Потом он отвинтил от проткнувшей рыбу стрелы наконечник, вытащил из рыбы стрелу, и навинтил наконечник обратно. Потом подтянул к себе за шнур висящее внизу подводное ружье, вставил в него стрелу, упер ружье рукояткой себе в живот и двумя руками натянул и зацепил на вырезе в стреле резиновые тяги, сперва одну, а потом и вторую.
Вода в котелке закипала, и все то, что только что было таким важным и волнующим, уже кончилось. Олег перестал материться про себя, вспоминая, как два раза промахнулся по неподвижно стоящим прямо рядом с ним в воде щукам, причем щуки были крупными, таких просто грех было сразу не увидеть, он их сразу и увидел, правда, не всех целиком, а только их спины, торчавшие из водорослей, он должен был бы и убить их сразу, но охотничье счастье подвело, и оба раза он промахнулся. Олег еще раз в сердцах выругался про себя, приложив недобрым словом и щук, и всех их подводных родственников, чертыхнулся по поводу своего старого подводного ружья, припомнил всех друзей, которые могли бы поехать со ним на подводную охоту, но не поехали, все дела, которые он должен бы был сделать перед охотой и не сделал, и уже с совершенным блаженством понял, что все произошло так, как должно, что это и есть то, за чем он сюда ехал, и чего хотел все последние дни.
«Если уж и суждено было щукам этим в живых оставаться, ну и пусть.» — подумал он, — «Не так уж это и важно, убил я их, или нет. На фиг все проблемы, и эту, и все остальные. Сейчас вот чаю надо. Чайку горячего.»
Он снял с костра закипевший котелок и поставил его на траву, потом достал из армейского вещмешка пакетик с чаем и, не жалея, сыпанул из него чай в горячую воду. Котелок был маленький, комбинированный армейский вариант, но на двух человек им и раньше всегда хватало, и чаю, и сварить чего-нибудь, а сейчас Олег был один.
Пока чай заваривался, он вывернул наизнанку мокрый гидрокостюм и разложил его просушиваться на ветках кустарника, росшего рядом с берегом. Гидрокостюм был уже старый, резина под мышками отслоилась от ткани и порвалась, пластмассовая молния потеряла где-то пару зубьев и иногда не желала застегиваться, но Олег в нем очень много проплавал и любил его, этот костюм ему оставил тот самый, уехавший друг, и Олег получше переложил куртку на ветках кустарника, чтобы она не упала на землю. Был август, и не смотря на то, что приближался вечер, и солнце стояло уже низко, воздух был очень теплый, и он знал, что гидрокостюм успеет высохнуть до того, как он должен будет идти на станцию. Потом он вернулся обратно к костру, снял мокрые плавки, вытерся полотенцем и переоделся в сухое, надел джинсы, носки и рубашку, зашнуровал кроссовки, и с чувством полного блаженства сел на траву. Посидев минуту, он лег на спину и вытянул вперед ноги.
