1
В любом клубе обязательно есть человек, которого все считают мастером нагонять скуку. Не составлял исключения и клуб «Коронэйшн». И то обстоятельство, что за стенами клуба шел в этот день воздушный налет на Лондон, не изменило обычного порядка вещей.
Майор Портер, отставной офицер индийской армии[2], зашуршал газетой и откашлялся. Все старались не поднимать на него глаз, но это не остановило майора.
В «Таймсе»[3] — извещение о смерти Гордона Клоуда, — сказал он. — Разумеется, общие слова: «5 октября, в результате вражеских действий». Адрес не указан. А произошло это как раз рядом с моей квартирой. В одном из больших домов на Кэмпден-Хилл. Надо сказать, меня это порядком взбудоражило. Я, знаете ли, состою в гражданской обороне. Клоуд только что вернулся из Штатов. Он ездил туда по вопросу государственных закупок. Женился там: молодая вдова — годится ему в дочери. Миссис Андерхей. Оказывается, я знал ее первого мужа, встречались в Нигерии…
Майор Портер сделал паузу. Все молча с прежним упорством закрывались газетами. Но не таков был майор Портер, чтобы его смутили подобные мелочи.
— Интересно, — неумолимо продолжал Портер, машинально разглядывая пару необычайно узконосых явно не из дорогого магазина ботинок (подобного типа ботинки он решительно не одобрял). — Так вот, друзья мои, я состою в противовоздушной обороне. С этими бомбами не соскучишься. Никогда не знаешь, куда она угодит. И вот нате вам. Пострадал нижний этаж, и снесена крыша. Второй этаж практически не тронут. В доме находилось шесть человек. Трое слуг: супружеская пара и девушка-горничная, затем Гордон Клоуд, его жена и шурин. Они все были внизу, кроме шурина, в прошлом служившего в отрядах «коммандос». Он предпочел остаться в своей уютной спальне на втором этаже — и, черт возьми, отделался несколькими синяками. Все трое слуг были убиты. Гордон Клоуд засыпан обломками. Его откопали, но по дороге в больницу он скончался. Его жена пострадала от взрыва, она осталась в чем мать родила, но выжила. Полагаю, что она поправится. Теперь она богатая вдова — Гордон Клоуд, должно быть, имел больше миллиона…
Майор снова сделал паузу. Он поднял глаза от узконосых дешевых ботинок: брюки в полоску, черный пиджак, яйцевидный череп и колоссальные усы. Безусловно, иностранец! Вот почему у него такие ботинки. «Во что, в самом деле, превращается наш клуб? — подумал Портер. — Даже здесь никуда не денешься от иностранцев». Эта мысль не оставляла его на протяжении всего дальнейшего монолога.
То, что иностранец слушал его с очевидным вниманием, ни в коей мере не смягчило предубеждения майора.
— Ей не больше двадцати пяти, — продолжал Портер. — И она уже во второй раз вдова. Или, по крайней мере, считает себя вдовой…
Он остановился в надежде, что теперь-то его закидают вопросами. Но все упорно молчали, однако и он тоже не собирался сдаваться:
— Дело в том, что на этот счет у меня есть свои соображения. Странная история. Я уже говорил вам, что знал ее первого мужа, Андерхея. Славный малый. Какое-то время был главой колониальной администрации в одном из районов Нигерии[4]. Отличный парень. Он женился на этой девушке в Кейптауне[5]. Она была там на гастролях с какой-то труппой. В очень трудном положении, хорошенькая, абсолютно беспомощная, ну, словом… Послушав, как восторженно бедняга Андерхей говорит о бескрайних колониальных просторах, она пролепетала «Ах, как это чудесно!» и как бы ей хотелось «уйти от житейской суеты». В общем, она вышла за него замуж и «ушла от житейской суеты». Он был крепко влюблен, бедняга, но что-то у них не заладилось уже с самого начала. Она ненавидела джунгли, смертельно боялась туземцев и умирала с тоски. Ее представление о счастливой жизни было иным: ходить в соседнее кафе, где всегда можно встретить кого-нибудь из актеров и поболтать с ними о театральных делах. Одиночество в джунглях вдвоем с мужем ей вовсе не улыбалось. Я никогда сам ее не видел — слышал все это от бедняги Андерхея. На него эта история ужасно подействовала. Он поступил с ней очень порядочно: отослал домой и потом согласился дать развод. Как раз вскоре после этого я и встретил его. Он был издерган до предела и находился в том состоянии, когда человеку необходимо с кем-нибудь поделиться. В некотором отношении он был странноват, со старомодными взглядами — не признавал развода, как вообще все католики. Он сказал мне: «Есть другие способы предоставить женщине свободу». — «Послушайте, дружище, — ответил я, — не делайте глупостей. Ни одна женщина в мире не стоит того, чтобы пускать из-за нее пулю в лоб». Он сказал, что вовсе не об этом речь. «Я одинок, — продолжал он. — У меня нет родственников, которые стали бы обо мне печалиться. Известие о моей смерти даст Розалин право считаться вдовой, а это именно то, что ей нужно». — «А как же вы?» — спросил я. «Ну, — ответил он, — быть может, какой-нибудь мистер Инок Арден
