Сен-Жан-Кап-Ферра, Франция
11 ноября 1959 года
— Здесь второй ребенок…
Это были последние слова, которые услышала Клаудиа Грин, перед тем как потерять сознание, и первые, которые она вспомнила, придя в себя.
Она была в своей спальне на вилле, в той самой, где родила двух детей. Сейчас комната была слабо освещена золотистым светом фарфоровой лампы, и, вглядевшись в полумрак, Клаудиа обнаружила, что за время ее глубокого сна, в который ее насильно погрузили — салфеткой, пропитанной эфиром, чья-то рука осторожно, но твердо закрывала ей нос и рот, — все следы величайшей тайны природы, свершившейся в этой комнате, бесследно исчезли. В спальне не осталось никаких напоминаний о недавних родах, и пока она спала, ее помыли и переодели в чистую рубашку.
Как долго она находилась в этом глубоком сне без сновидений?
Оглядевшись вокруг, она поняла, что прошло всего несколько часов. Первый ребенок, здоровый маленький мальчик, провозгласил свое появление на свет сильным криком где-то вскоре после полуночи. Безлунное зимнее небо было еще чернильно-черным, но на горизонте занималась заря, и ее бледно-золотистые пальцы осторожно приподнимали черный покров ночи.
Клаудиа надеялась, что этот новый день будет великолепным и встретит лучезарной улыбкой ее только что появившихся на свет детей.
Внезапно и бесцеремонно ее вырвал из созерцания великолепия пробуждающегося дня и вернул в полузатемненную комнату скрип широко распахнувшейся двери.
А почему, собственно, Виктор Кинкейд должен стучать? Никакое его вторжение уже не могло быть более интимным, чем то, что было у нее с этим незнакомым красивым мужчиной, который во всех отношениях — за исключением самой близости — был для нее фактически посторонним человеком. Благодаря Виктору Кинкейду она произвела на свет две новые жизни, и, находясь вчера в этой комнате, он внимательно наблюдал, как она рожала этих младенцев.
— Мы уже уезжаем, — проговорил Виктор как всегда вежливо и отчужденно. И лишь потом задал главный вопрос: — С тобой все в порядке?
— Да. Спасибо. Дети уже достаточно окрепли, чтобы отправиться в путешествие?
— Дети? — удивился Виктор. — Ребенок всего один, Клаудиа.
— Нет, — возразила она, смело глядя в холодные темные глаза. — Я знаю, что был и второй ребенок.
Суровое лицо смягчилось, и Виктор со вздохом произнес:
— Да, был и второй ребенок, тоже мальчик. Но еще до его появления на свет доктор определил, что он родится мертвым. Вот почему тебе дали эфир — в надежде, что ты этого не вспомнишь.
— Да, я поняла, — грустно вздохнула Клаудиа. — Где он?
— С нами, — соврал Виктор, не моргнув глазом. — Рейчел и я найдем для него красивое тихое кладбище.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она, и ее сердце сжалось от горя по умершему сыну, и это сильнее усугубило печаль по второму сыну, которого она никогда не увидит. Но выживший сын будет жить счастливой жизнью. Как бы ей хотелось, чтобы и второй сын был жив и они оба были счастливы.
— Не забывай о нашем соглашении, Клаудиа, — напомнил Виктор. Его голос был очень холоден, а последующие слова звучали скорее как приказ, нежели вопрос: — Не забудешь?
— Нет, — ответила Клаудиа, пораженная резкостью его тона. — Я не забуду. Я никому ничего не расскажу и никогда не буду пытаться его увидеть.
— Отлично. — В спокойном тоне слышалась угроза, словно в одном этом слове был невысказанный, а может быть, и невыразимый словами намек на то, какая кара обрушится на нее, если она осмелится нарушить их договоренность.
Убедившись, что она все поняла, Виктор вынул из внутреннего кармана модного пиджака продолговатый белый конверт:
— Здесь билет на самолет, достаточно денег для путешествия и чековая книжка для банка в Бостоне.
Клаудиа взяла конверт, но не открыла его. Она знала, что там лежит билет до Бостона — разумеется, первого класса, — большая сумма денег, каких ей до сих пор не приходилось держать в руках, и банковский счет на ее имя, который, как обещал Виктор, сделает ее богатой. С отвращением глядя на белый конверт, Клаудиа внезапно почувствовала сильное желание вернуть его Виктору.
По правде говоря, ей не хотелось аннулировать их соглашение. Возвратив конверт, она сделала бы своему сыну величайший подарок, какой только могла сделать. С самого начала ее предложение не было вызвано меркантильными соображениями — она просто испытывала горячее желание сделать все, что в ее силах, чтобы облегчить страдание, которое она видела в глазах Рейчел Кинкейд. Виктору никогда не понять, что не деньги послужили для нее стимулом, а впрочем, возможно, он просто не хотел прожить остаток жизни с чувством вины или подвергать себя опасности. И в результате по какой-то из этих причин он и придал их соглашению долларовое выражение.
И если она откажется от этих денег, даже поклявшись при этом, что никогда не нарушит своего обещания, он ее не поймет, и их с Рейчел будет вечно терзать страх, что однажды она возникнет на пороге их дома и потребует вернуть ей ребенка.
Поэтому конверт остался у нее в руке, и она, оторвав от него взгляд, заглянула в необыкновенные темно-голубые глаза Виктора.
— Я нанял женщину, она будет ухаживать за тобой до твоего полного выздоровления, — сообщил он. — Ее зовут Франческа. Она уверена, что я собираюсь увезти ребенка в Соединенные Штаты для медицинского освидетельствования, а ты присоединишься ко мне, как только достаточно окрепнешь.
