На Невском проспекте уже светились фонари с накаливающимися колпачками; публика в центре Санкт-Петербурга начала привыкать к новому, на редкость яркому освещению улиц. Разве только случайно попавший в центр паренек из рабочих окраин разинув рот стоял где-нибудь под уличным фонарем — глаз не мог отвести от диковинного света на вечерних улицах шумной столицы.
За Невской заставой, в рабочем районе, темные прямые улицы скудно освещены редкими фонарями со старыми горелками. Газ в них горит тусклым пламенем. Рабочий народ называет тазовые горелки на улицах «рыбьими хвостами»…
«Рыбьи хвосты» в конце сентября начинали гореть за Невской заставой часов с пяти пополудни, — в Петербурге рано темнело.
Сергей Синегуб часов до семи вечера ходил из угла в угол, раздумывая над прочитанными сегодня страницами книги, настоятельно рекомендованной ему Николаем Чайковским, членом студенческого кружка. Чайковский заинтересовался сочинениями Карла Маркса, о котором столько сейчас говорят.
— Ты, Синегуб, не думай, — торопился оговориться Чайковский, — будто я и впрямь собираюсь марксовы положения применить к пашей российской действительности. Маркс — это хорошо для Европы, для западноевропейской действительности. Там, верно, имеется рабочий класс, там налицо настоящий пролетариат. И по отношению к рабочим европейских стран Карл Маркс прав, разумеется. Россия — дело другое. Настоящего рабочего класса в России нет и, видно, не будет. Пути, предлагаемые Марксом, для нашей России отнюдь не пригодны. Но знать Маркса нам надо. Надо. Ты прочитай, очень рекомендую.
Читать недавно переведенный первый том марксова «Капитала» было непросто: приходилось по нескольку раз перечитывать одно и то же место. Читая сегодня с утра, Синегуб с трудом одолел десяток страниц.
Подумал:
«Чайковскому хорошо. Он в оригинале читает. А я со своим немецким в оригинале и трех строк не пойму…»
В комнате было темно. Уже дважды Синегуб, расхаживая, натыкался на стул посреди комнаты возле столика, покрытого скатеркой сурового полотна. Пора зажигать свечу да и самовар на кухне разжечь. Почитаем за чаем…
Зажег свечу, полуосветившую большую комнату. Направился было на кухню разжигать самовар, да остановился возле комода с небольшим зеркальцем, прислоненным к пачкам книг на комоде. Взял зеркальце, поднес поближе к свече, стал с неудовольствием рассматривать лицо, обрамленное редкой светлой бородкой.
Поставил зеркальце на комод, пошел на кухню; там налил из ведра воды в маленький с округлыми боками самоварчик, кинул углей, разжег, прислонил самоварную трубу к печной вытяжке и вернулся в комнату.
Сегодня он один. Никто не должен к нему прийти, можно весь вечер в покойном одиночестве нить чай и читать «Капитал».
Он поднял книгу, взвешивая ее в руке. Тяжеловата. Когда-то ее закончит! Надо успеть сегодня побольше прочесть. По правде сказать, нынче едва ли не в последний раз вечером дома сидеть. Завтра обещал на Лиговку в артель каменщиков — это через весь город маршировать. Часть пути, положим, не идти — можно доехать на конке. Ну, а дальше пешком через весь центр Санкт-Петербурга. Однако ежели каждодневно на конку тратить, это выйдет… это выйдет… Он прикинул в уме. Ого! В месяц больше чем полтора рубля! Имеет ли он право тратить по рубль пятьдесят копеек в месяц только на то, чтобы добираться до новых своих учеников — артельщиков каменщиков, мастеровых, готовых у него обучаться грамоте…
Нет у него такого права. Да на эти деньги сколько книжек можно приобрести, сколько хлеба для угощения фабричных мастеровых, приходящих к нему домой побеседовать!
«И пешком пройдешь, — приказал он себе. — Небось ученики твои о конке не помышляют».
Собственно, мысль о том, что на копку тратить деньги безнравственно, была не его, Сергея Синегуба, недавнего студента Технологического института. Мысль эту высказала совсем недавно его жена Лариса. Ларисины родители состоятельны и им помогают. Помогают — и пусть, отлично!
— Родители деньги дают, но тратить мы с тобой, Сережа, должны эти деньги не на себя, не на свои удобства, а на дело. Дело, ты понимаешь?
Он понимал, что «дело» — это значит общее дело. То дело, ради которого он, Сипегуб, сменил свою двубортную студенческую тужурку на эту вот косоворотку, перепоясанную шнуром, — чем не мастеровой с какой-нибудь фабрики! Дело, ради которого они с Ларисой переехали жить на Невскую заставу, поближе к мастеровым. Сняли двухкомнатную квартирку с кухней, принимают здесь и обучают грамоте — и не только одной грамоте — мастеровых людей, раздают им книги, дозволенные начальством, а также и недозволенные…
Да, да, разумеется, Лариса права. Конка — это безнравственная трата денег. Но вот как управиться со временем?
И тут он услышал робкий, какой-то неуверенный стук во входную дверь. Калитка, стало быть, не заперта, — одноэтажный домик стоит на дворе за забором. Прислушался; стук повторился — такой же неуверенный, будто стучал человек, не знающий, туда ли попал.
— Кто там? — подошел к двери.
— Господин Синегуб здесь проживают? — прозвучало из-за двери. — Мы к ним.
Он отпер дверь и впустил трех мастеровых. Все трое, еще не переступая порога, сняли шапки.
