Я сижу за письменным столом у себя в спальне. Мне не требуется перечитывать слова пророчества — я помню их наизусть. Они отпечатались у меня в памяти так же ясно и четко, как пылающая отметина на коже запястья.
Но все равно — держа в руках переплетенный в потертую, растрескавшуюся кожу томик, который мой отец перед смертью спрятал в библиотеке, я испытываю прилив надежды и бодрости духа. Я открываю старинную обложку, и взор мой останавливается на обрывке бумаги, заложенном на передней странице.
За восемь месяцев, что мы с Соней провели в Лондоне, у меня вошло в привычку на ночь, перед сном, перечитывать пророчество. В эти тихие часы Милторп-Манор спокоен и безмятежен. Дом и слуги умолкли, а Соня крепко спит в своей спальне чуть дальше по коридору. Тогда-то я снова и снова берусь за попытки расшифровать переведенные аккуратным почерком Джеймса слова, найти хоть какую-то новую зацепку, способную вывести нас на недостающие страницы. И на путь к моей свободе.
В этот летний вечер огонь негромко потрескивает в камине, а я склоняюсь над страницей, в очередной раз перечитывая слова, которые неразрывно связывают меня с моей сестрой-близнецом — моим двойником — и вставшим между нами пророчеством.
Сквозь огонь и гармонию влачил дни род человеческий
До появления Стражей,
Что стали брать в супруги и возлюбленные жен людского племени,
Чем навлекли на себя Его гнев.
Две сестры, явившиеся из одного колышущегося океана,
Одна — Хранительница, вторая — Врата;
Одна защитница мира,
Вторая же выменивает колдовство за поклонение.
Низвергнутые с небес души стали падшими,
Сестры же продолжили битву.
Длиться ей, пока Врата не призовут их вернуться
Или Ангел не принесет ключи в Бездну.
Воинство, проходящее чрез Врата.
Самуил, Зверь — чрез Ангела.
Ангел, огражденный лишь завесой, что тоньше паутинки.
Четыре отметины, четыре ключа, круг огня,
Рожденные в первом дыхании Самайна,
В тени мистического каменного змея Эубера.
Врата Ангела пошатнутся без ключей,
А за ними последуют семь язв и не будет возврата:
Смерть,
Глад,
Кровь,
Огнь,
Тьма,
Засуха,
Разрушение.
Распахни объятия, госпожа хаоса, и пусть хаос Зверя хлынет рекой,
Ибо, когда начались семь язв, все кончено.
Я помню время, когда эти слова не значили для меня почти ничего и казались лишь легендой из старого пыльного тома, который отец перед смертью спрятал в библиотеке. Впрочем, то было чуть меньше года назад: до того, как я обнаружила знак змея, расцветший у меня на запястье; до того, как я познакомилась с Соней и Луизой, двумя из четырех девушек, рожденных для роли ключей — все они тоже отмечены печатью, хотя и не совсем такой, как моя.
Лишь у меня одной в самой середине отметины горит буква «С». Лишь я — Ангел Хаоса, против воли ставшая Вратами, стеречь которые положено моей сестре, Хранительнице. Винить за такое распределение ролей приходится не природу, а злосчастные и неожиданные обстоятельства нашего рождения. И все же лишь я, одна я могу навсегда изгнать Самуила — если захочу того.
Или призвать его — и тем самым способствовать уничтожению нашего мира.
Я закрываю книгу, усилием воли изгоняя слова пророчества из головы. В столь поздний час лучше не думать о конце мира. Лучше не думать о роли, которую мне предстоит сыграть, чтобы предотвратить этот конец. Ноша моя столь тяжела, что от одной мысли о ней хочется лечь и обрести покой хотя бы во сне. Встав из-за стола, я залезаю под одеяло, на массивную кровать под балдахином, в спальне, отведенной мне в Милторп-Манор, и выключаю лампу на прикроватном столике.
Теперь комнату освещает лишь тускло мерцающий огонь в камине, но темнота такого рода больше не пугает меня. Зло, сокрытое в прекрасных и знакомых местах, — вот что страшит мое сердце теперь.
Я давно уже не путаю странствия по Равнине с обычным сном, однако на этот раз сама не уверена, что со мной происходит.
Я инстинктивно понимаю, что нахожусь где-то в окрестностях Берчвуд-Манор, который был моим родным домом до моего переезда в Лондон восемь месяцев назад. Говорят, будто бы все деревья выглядят одинаково, и невозможно отличить один лес от другого — но пейзажи моего детства я узнаю с первого взгляда.
Солнце струится сквозь кроны высоких деревьев. В приглушенном неярком свете непонятно даже, что за время дня — утро ли, вечер, или же любой час между ними. Я гадаю, зачем оказалась здесь — ибо теперь даже самые заурядные сны мои наполнены смыслом, — но тут до меня доносится чей-то голос, зовущий меня по имени:
— Ли-и-и-я… Лия, иди сюда…
Через несколько секунд я различаю среди деревьев фигурку девочки. Золотые локоны мерцают даже в приглушенном свете лесных сумерек. С тех пор как мы встретились с этой малюткой в Нью-Йорке, прошел почти год, однако я узнаю ее где угодно.
— Мне нужно тебе кое-что показать, Лия. Идем скорей.
Голос девочки звучит так же певуче и мелодично, как в тот день, когда она впервые вручила мне медальон с изображением знака, проявившегося у меня на запястье. Медальон, который неотлучно находится при мне, куда бы я ни пошла.
Я медлю, и девочка с улыбкой протягивает мне руку. Слишком уж многозначительна, слишком всеведуща эта улыбка.
