Это был роковой просчет.
Слабый лунный свет едва высвечивал во тьме мужскую фигуру, и Майкл Хепберн, повернувшись на секунду позже, успел увернуться от клинка. Он тотчас же почувствовал, как лезвие вспарывает его превосходный парчовый жилет и холодная сталь вонзается куда-то в бок. Боль пронзила его в тот момент, когда он нанес противнику удар ногой, инстинктивно защищаясь. Нападавший тут же вскрикнул и отшатнулся, едва не растянувшись на скользкой от дождя мостовой. Но затем, восстановив равновесие, он снова ринулся в атаку.
К счастью, на сей раз Майкл был вполне готов к нападению. Ловко отклонившись в сторону, он нанес мощный удар правой рукой, и в то же мгновение раздался глухой хрип; в этом узком грязном переулке было слишком темно, и Майкл, метивший нападавшему в челюсть, угодил противнику кулаком в шею, так что тот едва не задохнулся. Майкл же, воспользовавшись ситуацией, нанес незнакомцу очередной удар, на этот раз — ногой в пах.
Он еще в Испании запомнил простую истину: честный бой — это только для тех, кто может позволить себе проиграть. А умереть с честью — конечно же, неплохо, но жить, по его мнению, гораздо лучше. К тому же трудно было представить более омерзительную смерть, чем смерть в каком-то грязном и вонючем лондонском переулке.
Возможно, последний удар Майкла оказался не такой уж сильный, но нападавший, снова поскользнувшись, не устоял на ногах и рухнул на мостовую как подкошенный. Нож, выпавший из его руки, отлетел в сторону, и Майкл нагнулся, чтобы поднять его. Выпрямившись, он поднял голову и тут же увидел, как незнакомец, вскочив, бросился бежать. Через несколько секунд он исчез во тьме, но грохот его шагов раздавался в переулке еще какое-то время.
Майкл, наверное, бросился бы за незнакомцем в погоню, но рана в боку кровоточила и бежать в таком состоянии было бы неблагоразумно.
— Проклятие… — пробормотал он, распахивая сюртук и жилет, чтобы осмотреть рану.
Оказалось, что белая рубашка уже стала ярко-алой, а кровотечение, судя по всему, было довольно сильным. Однако рана оказалась несерьезная — уж Майкл-то прекрасно знал, какое возникает ощущение, если рана по-настоящему опасна.
Но вот время было неподходящее — хуже не придумаешь.
Поморщившись от окружавшей его вони, Майкл вытащил из кармана часы и, взглянув на них, проворчал:
— Да, уже чертовски поздно.
Было ясно, что вернуться к себе домой в таком виде он не мог, так как в доме у него сейчас было множество родственников и гостей.
К счастью, у него имелись и другие варианты.
Осмотревшись, Майкл направился к наемному экипажу, ждавшему его неподалеку, — кучеру он обещал очень хорошо заплатить. Само собой разумеется, что он не мог появиться в этом районе, возле этих убогих домов, в своей собственной карете, — в таком случае Майкл неизбежно привлек бы к себе внимание.
Когда он наконец добрался до наемного экипажа, у него ужасно кружилась голова. Кучера же, маленького человечка с узким лицом и неряшливой бороденкой, явно встревожил его вид.
— Что, сэр, проблемы? — спросил он.
— Теперь уже все в порядке, — ответил Майкл. — Грабители наглеют с каждым днем…
Кучер молча кивнул; он прекрасно знал, что этот район Лондона пользовался дурной славой. А Майкл очень надеялся, что щедрое вознаграждение заставит возницу забыть о том, что он вообще что-либо видел и кого-то куда-то доставлял в столь позднее время. Назвав адрес, он забрался в экипаж и осторожно, чтобы не беспокоить рану, устроился на сиденье.
Поездка была довольно тряской, но, к счастью, недолгой, и вскоре они въехали в спокойную и вполне безопасную часть Лондона. А элегантный особняк, к которому подъехал наемный экипаж, находился совсем рядом с Мейфэром, и в одном из верхних окон, к огромному облегчению Майкла, горел свет. Поблагодарив кучера, он добавил к обещанной плате довольно щедрые чаевые и тихо сказал:
— Мне хотелось бы, чтобы эта наша поездка была забыта.
Снова кивнув, коротышка тотчас взобрался на козлы, хлестнул вожжами свою костлявую лошадь, и экипаж, сорвавшись с места, почти сразу же исчез за углом.
Быстро осмотревшись, Майкл приблизился к парадной двери и энергично постучал. Открыл ему молодой человек со шрамом на бесстрастном лице. Он был в халате, а его темные волосы были растрепаны, что свидетельствовало о том, что поздний гость заставил его подняться с постели. Он говорил с Майклом довольно почтительно, однако во взгляде его не было ничего, кроме презрения. Отступив в сторону, молодой человек сказал:
— Пожалуйста, заходите, маркиз.
Переступив порог, Майкл пробормотал:
— Прости, что вытащил тебя из постели, Лоренс.
— Не нужно извинений, милорд, — ответил дворецкий. — Уверяю вас, все в порядке. — Он взглянул на кровь, капавшую на черно-белый мраморный пол с одежды Майкла, и с невозмутимым видом добавил: — Проходите же, маркиз.
— А леди Тейлор… она сейчас занята?
— Она сейчас совершенно одна, милорд.
Лоренс едва заметно усмехнулся и снова посмотрел на кровь. Потом взглянул на сюртук гостя.
— Что ж, очень хорошо, — кивнул Майкл.
По крайней мере он не помешает хозяйке дома. Антония редко говорила о своих личных делах, а он ее не расспрашивал, хотя и подозревал, что их с Лоренсом отношения выходили за рамки отношений слуги и хозяйки. Но даже если и так, его, Майкла, это не касалось, так как сейчас их с Антонией связывали только некоторые общие дела. То есть их вполне можно было бы назвать компаньонами.
