На любом языке значение крика было очевидным: «Эй, ты!»
Гомер поднял глаза к ржавому цвету неба, пытаясь сфокусироваться на звук. Ветром с тропинки на холме с руинами несло в лицо пыль и мелкий песок.
Грубый голос напомнил ему о страхах, когда он был маленьким мальчиком, карабкающимся по руинам сам по себе. Родители пугали жуткими историями об украденных мальчиках, которые никогда больше не видели своих родных, которых принуждали делать то, что им делать не хотелось, которых убивали, иногда попросту, а иногда мучительно, когда они в них больше не было нужды. Страх был частью восторга игры здесь.
Сейчас, больше не мальчик, а почти мужчина, он обнаружил, что боится больше прежнего. Он понимал, что стал более уязвимым, чем когда был маленьким. За последние три года зрение ухудшилось настолько, что за пределами вытянутой руки все расплылось в ужасное мутное пятно. Не такая уж проблема в знакомом окружении родного города, но он больше не может отличить оливковые деревья от остатков древних городских стен. Или врагов от друзей.
Он выбрал одну из форм, темную, в рост человека, движущуюся, словно потрясая кулаками, и услышал хруст быстрых шагов по щебню.
Гомер торопливо дернулся назад вниз по склону поросшей травой осыпи возле стены.
Форма растворилась. Не ушла и не пропала из виду, просто растворилась. Гомер непроизвольно хмыкнул и застыл. Наверное, это тоже обман зрения.
Он чувствовал запах ветра с моря, лежащего ниже этого иззубренного холма, слышал черных ворон, собирающихся к ночи, но никаких других человеческих звуков, кроме собственного трудного дыхания. Опускающиеся сумерки прохладой веяли на руки.
Время уходить, подумал он.
Темнота — враг молодых людей, которые настолько близоруки, что не замечают корову на кухне. Даже если семья считает его совершенно бесполезным, мечтателем, натыкающемся на стулья, ему кажется, что они могут встревожиться.
Он обнаружил эти руины во время семейных летних путешествий на север во времена детства. Она захватили его воображение, как ничто иное, особенно, когда он услышал истории о том, что здесь случилось, весь год он с ужасной тоской дожидался возвращения. Счастливейшие дни его жизни: стоять на стенах, стрелять воображаемыми стрелами, рубить невидимых врагов мечами, криком предлагая помощь давно погибшим воображаемым друзьям-героям.
Он уже почти взрослый, но магия еще присутствует здесь. Ветер доносит тихий плачущий стон. Вздох женщины, воображает он. Когда он был мальчиком, то никогда не испытывал такую глубокую, до самых печенок, тоску по чему-то еще неведомому для него.
Теперь солнце заходит. Он стоит носом к ветру, словно пес, чувствуя морской бриз, ощущая море справа от себя. Повернув голову, он видит солнечный свет, пылающий на миндальных рощах внизу, словно медная бронза, зная, что идти надо туда. Он прокладывает путь по неровным камням и земляным осыпям рядом с гигантскими кучами разрушенных зданий древнего города, безмолвно рассказывающих историю своей гибели.
В особенно крутом месте он находит ступеньки в земляном склоне. Корень, за который он цепляется, чтобы поддержать себя, вдруг поддается, и Гомер держится за землю, чтобы сохранить равновесие. Пальцы нащупывают что-то гладкое и круглое, не похожее на камень, тверже, чем дерево. Он садится на корточки, чтобы посмотреть ближе. Что-то бледное. Любопытствуя, он находит камень, скребет землю, раскачивает и тащит, пока предмет постепенно не поддается, дергается и выпрыгивает ему на ладонь. Он переворачивает и крутит его в руках, пока понемногу не начинает понимать, что это такое.
Детский череп, весь в трещинах. Все зубы, кроме двух передних нижних, еще сидят в челюстной кости. От ужаса он чуть не роняет крошечный череп.
Гомер глядит вверх, соображая по памяти, в какой части руин он находится. Под дворцом.
«Бедный маленький воин», — шепчет Гомер, чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке. Он дальше вкапывается в землю, чувствуя под рукой крошечный хребет, и кладет череп обратно. Прикрывает его землей, сколько может, потом карабкается прочь.
Он направляется к дому, зная, что надо идти на юг, чтобы заходящее солнце стояло справа. Перед тем как достичь равнины внизу, он снова слышит голоса. На этот раз их много, очень много.
Женщины, воющие от горя.
* * *
Меня тошнит от этой войны.
Это не моя война. Во всяком случае, я здесь просто помогаю. Эти люди вечно ходят войной друг на друга, хотя выглядят, как братья, имеют одну религию, присутствуют на одних и тех же городских вечеринках. Одни добывают металлы, другие превращают их в драгоценности. Одни ловят рыбу, другие делают модную посуду. И так далее.
Но — бац! — маленький инцидент, чуток царского адюльтера, и они снова воюют. И не удовлетворяются одной-двумя маленькими битвами. Они хотят стереть друг друга с лица земли. И втягивают в конфликт всех соседей.
Большинство солдат хотят приключений, шанса увидеть мир, встретиться с девушками, заиметь чуток золотишка и потратить его в доброе время, если выпадет случай. В этом я не очень отличаюсь от других. Мое происхождение пышно по сравнению с крестьянами и работягами, взявшимися за оружие, однако в этой войне солдат с пышным происхождением, как маслин на оливковом дереве, поэтому большой разницы нет.
