Город Одной Лошади - [4]

Шлиман хотел костей: костей троянцев, похороненных с почетом. И если почет означает, что кости завалены золотом, то чем больше его, тем лучше. Шлиману нравится, как загораются глаза Софии, когда она видит найденное золото. Просто видеть ее удовольствие, ему уже достаточная награда. Она заслуживает всего, что есть в земле и на небе просто за то, что не является русской ледышкой, на которой он по глупости женился в первый раз.

«Я мало сделал ошибок в своей жизни, но брак на русской был одной из них, — подумал он. — Однако, женитьба на моей дорогой, красивой гречанке Софии все покрывает. Я богат, я добился успеха, я знаменит, у меня любящая семья.

Теперь я хочу всего лишь немного троянских костей, и тогда эта вшивая голова Беттихер потонет в земле, вместо того чтобы писать обо мне купоросную чепуху».

Внезапно он застонал. Боль в ухе стала невыносимой.

Один из турок карабкался к нему. «Босс!» — нетерпеливо кричал он.

Шлиман понял, что раскопщик звал его уже несколько раз. Он прикинулся, что был занят мыслями, чтобы не показывать свою глухоту, и слегка повернулся. Турок вручил ему черепок.

Невозможно. На нем изогнутый мягкий рисунок, который Шлиман распознал как щупальце осьминога. Микены!

— Где ты это взял? — потребовал ответа Шлиман по-турецки, сверкая глазами на молодого человека. Промелькнула мысль, что кто-то саботирует раскопки (Беттихер?), подкупая рабочих и подкладывая в турецкую землю греческую керамику.

Турок показывал, размахивая руками, но Шлиман слышал только слово «босс», которое турок с уважением повторял снова и снова. Он был возбужден. Потом Шлиману показалось, что он по губам прочел слова «гораздо больше».

Микены. Конечно. Да, как же я мог забыть? Мысли Шлимана мчались, пока он следовал за раскопщиком. Царские семейства Трои и Микен дружили и гостили друг у друга. Именно в царском путешествии в Спарту Парис влюбился и украл Елену. Конечно, здесь должна находиться микенская керамика! Ее, вероятно, послали в Трою, как, скажем, свадебный подарок для Гектора и Андромахи.

Раскопщики столпились в углу траншеи, один ковырял землю маленьким ножом. Отовсюду торчали края и закругленные поверхности черепков.

— Мои добрые друзья! — похлопав в ладони, сказал Шлиман сначала по-гречески, потом по-турецки. — Хорошая работа. Обед раньше.

Половина рабочих побросали орудия, стали вытирать лбы и заулыбались. Потом он повторил фразу на армянском, и вслед за остальными из траншеи радостно повалили оставшиеся.

Шлиман улыбался и кивал, глядя как они уходят, с достоинством их поздравляя. Потом соскользнул в траншею и погладил гладкий краешек частично отрытого микенского сосуда для смешивания вина, элегантно украшенного полосками.

— О, Афина! — прошептал он. Комок стоял в горле, в ушах болезненно пульсировало, глаза щипало. — Осмелюсь ли я вообразить, что сам Гектор пил из этой чаши?

Он почувствовал, как изменилось освещения и, вздрогнув, поднял глаза. Сначала он никого не увидел. Он положил черепок в карман рубашки, потом нашел место, куда можно поставить ногу, и наполовину высунулся из траншеи. Холм представлял собой плоскость, пересеченную в основном его траншеями, но также и оврагами, возникшими от возраста. Стены города изветшали и осыпались, поросли бледной травой и пучками ячменя. Темные вязы-карагачи, потеряв летний наряд, посвистывали в неослабном морском ветре.

«Вот он! Подзадержавшийся раскопщик?» — удивился Шлиман. Но он его не узнает. Юноша в порванной рубашке, свисающей с плеча. И даже не юноша, а, скорее, большой мальчик, на таком расстоянии не разглядеть, видна только верхняя его половина. Сконфуженный, Шлиман попробовал догадаться, в которой из траншей находится паренек.

— Эй, ты! — крикнул по-турецки Шлиман, карабкаясь в его сторону.

Мальчик слегка повернулся, но посмотрел не на Шлимана. Он взглянул в сторону самой высокой из оставшихся башен Илиона, потом шагнул назад и пропал.

- Маленький мошенник! — проворчал Шлиман, раздраженный, что нарушены чары. А-а, ладно. Он вернулся в траншею, достал карманный нож и стал очень осторожно ковырять землю вокруг полосатого сосуда.

В уме он уже составлял вечерние письма: два друзьям на английском; два другим археологам на французском; одно своему торговому агенту на русском; одно на шведском тамошнему корреспонденту; записку на турецком в музей Константинополя; письмо на греческом своей теще. О, да, не забыть написать кузине в Германию.

Ведь это же невероятная находка.

Он снова сунул палец в ухо, когда в голове с грохотом загудел целый океан. «О-о-о!» — застонал он.

* * *

Вахта почти завершилась. Гляди, на востоке уже розовоперстая заря.

Вы знаете, как иногда просыпаешься средь ночи, вспоминая о том, что так и не написал благодарственное письмо дедушке до того, как он умер? Или о том, что боль в животе может оказаться началом смертельной болезни? Или о своих долгах? Что ж, ночь была очень похожей, только я не лежал в постели. Мы с Лео некоторое время крепились, играя в палочки и в камешки, от таких игр можно вовремя вскочить на ноги, если вдруг заявится какой-нибудь бессонный говнюк. Но большую часть времени мы просто смотрели в никуда, страшась, что звуки шагов могут вернуться.