Разговор предстоял трудный.
— Мне очень жаль, Анцелла, что все это закончилось так внезапно, — сказал сэр Феликс Джонсон тихим голосом, благодаря которому получил известность врача, лучше других умеющего найти подход к больному.
— Хорошо, что все произошло именно так, — ответила графиня Анцелла Уинн. — Мне не хотелось, чтобы отец терпел дальше и мучился так, как все последние годы.
— Он был очень сложным пациентом, — заметил сэр Феликс, — и я могу тебя, Анцелла, только похвалить. Ты была самой внимательной и необыкновенной дочерью, какую я когда-либо видел за всю свою долгую практику.
— Благодарю, сэр Феликс, — ответила Анцелла, слегка улыбнувшись.
— Я понимаю, смерть отца была для тебя сильным ударом, шоком, — сочувствующе произнес сэр Феликс.
— Нет, — запротестовала Анцелла. — Я была готова к тому, что произойдет.
Сэр Феликс с удивлением взглянул на нее.
Действительно, граф, владелец Медуина, болел уже давно, но обычно такого рода болезни тянутся бесконечно долго.
Понимая, что сэр Феликс ждет объяснений, Анцелла, щеки которой чуть заметно порозовели, сказала:
— Иногда я предчувствую… такие вещи. Задолго до того как умерла моя мама, я знала, что надежды нет.
— Ты хочешь сказать, что обладаешь даром предвидения?
— Пожалуй… Моя няня, шотландка, в таких случаях говорила, что «я не в своем уме». Дело в том, что иногда меня охватывает не поддающееся объяснению чувство, что-то вроде убеждения, будто события будут протекать именно так, а не как-то иначе. И всегда, даже будучи еще ребенком, я оказывалась права.
— Это весьма интересно, — заметил сэр Феликс. — Но я хотел бы знать: чувствуешь ли ты сейчас, что должна делать?
Анцелла беспомощно развела руками.
— В отношении меня это нечто совершенно иное, — сказала она. — Честно говоря, не имею понятия.
— Это-то меня и тревожит, — произнес сэр Феликс.
Более двадцати лет он был не только врачом, но и близким другом графа, искренне любил юную графиню Анцеллу Уинн, единственного ребенка в этой семье.
Он задумчиво смотрел на графиню, которая пересекла комнату и остановилась у окна, бросила взгляд на запущенный парк, который в тусклом свете январского утра выглядел покинутым навсегда.
Анцелла была необыкновенно красива. Но смерть отца наложила на нее свой отпечаток. Ее лицо, и без того бледное, стало пергаментно-белым после внезапной кончины графа.
«Она чудо», — подумал сэр Феликс и, когда девушка подняла на него свои огромные серые глаза, сказал:
— Полагаю, ты должна подумать над тем, что нужно сделать, прежде чем приедут родственники и законный наследник вступит во владение собственностью.
— Кузен Альфред скорее всего здесь жить не станет, — сказала графиня. — Он никогда не любил этот дом и вряд ли захочет выкладывать деньги на его ремонт и приведение в порядок парка. Как вам, видимо, известно, папа не мог позволить себе задерживаться здесь надолго.
— Я отлично понимаю это, — ответил сэр Феликс, — и не сомневаюсь, что ты не стала бы жить здесь со своим кузеном.
— Ни за что! — подхватила Анцелла. — Я никогда не любила своего кузена, папа тоже терпел его с трудом.
— Я знаю. Он часто говорил об этом, — признался сэр Феликс. — И тем не менее, что же тебе остается?
— Мои тетки Эмили и Эдит, — ответила Анцелла. — Ох, сэр Феликс, не знаю, сумею ли я все выдержать!
Сэр Феликс прекрасно понимал ее опасения. Он помнил этих постаревших, незамужних, с суровыми лицами дам, считавших независимость, которую обрела Анцелла после смерти матери, одним из пороков.
Граф позволял дочери практически все, но при условии: она должна была присматривать за домом и быть всегда рядом, ведь кто-то должен был выслушивать его жалобы на отсутствие денег и продолжительные излияния, которые он адресовал своим близким.
Когда граф заболел, он отказался от сиделки, хотя, впрочем, и не мог себе этого позволить. Он полностью отдался в руки Анцеллы, готовой с утра до ночи исполнять любую его просьбу.
По правде говоря, он и ночью часто будил ее, но Анцелла никогда не жаловалась, и сэр Феликс временами думал, что ни одна девушка ее возраста не смогла бы так умело и охотно ходить за больным отцом. Перебирая в памяти родственниц Уиннов, доктор пришел к выводу, что с ними Анцелла была бы несчастна. Граф, разумеется, был прав, когда говорил о них как о «толпе лицемерных старух, поющих набожные песни», имея в виду их ограниченность, притворство, пуританство во взглядах.
— Если бы у меня был хоть какой-то талант, — вздохнув, сказала Анцелла. — Езжу верхом, шью, танцую, когда это возможно… — Она тихонько засмеялась. — Но этим вряд ли заработаешь на жизнь.
