FATA MORGANA[1]
(Из деревенских настроений)
Есть одна тема в творческой жизни Коцюбинского, которая на многие годы захватила его внимание. Тема эта — народ и революция — была подсказана самой действительностью. В 1903 году Коцюбинский принялся за создание эпопеи о революции в деревне и назвал ее «Fata morgana». Подготавливая работу над повестью, писатель тщательно собирал материалы — исторические, экономические, общественно-политические, изучал жизнь украинской деревни, охваченной брожением.
Через семь лет, когда опыт революции уже мог быть оценен и продуман, появилась вторая часть повести, в которой Коцюбинский реалистически точно воспроизвел события, происшедшие 2 ноября 1905 года в селе Выхвостове, Черниговской губернии, где кулаки на сходке учинили жестокую расправу над участниками разгрома помещичьей усадьбы и винокуренного завода.
Вторая часть повести была создана под непосредственным впечатлением от событий первой русской революции. В письме к своему шведскому переводчику Альфреду Иенсену (28 ноября 1909 г.) Коцюбинский рассказывал: «Я теперь занят большой работой. Пишу повесть под заглавием «Fata morgana», в которой будет изображена жизнь нашей деревни во время последней революции, а также подавление революции и одичание наших крестьян, потерявших надежды. Первая часть этой повести (дореволюционный период) напечатана еще в 1904 г., две последние части будут обширнее».
К сожалению, третья часть, задуманная автором, так и не была осуществлена из-за кончины писателя.
Из статей Александра Дейча (автора предисловия к изданию).
***
Текст повести: Библиотека всемирной литературы. Том 157.
Издатель: Художественная литература, Москва, 1968 г.
М. Коцюбинский «Повести и рассказы».
Иллюстрации и обложка из других изданий.
Когда Андрий Волык проходил мимо главного здания сгоревшего сахарного завода, воронье с криком взвилось над развалинами, внутри там что-то затрещало — и посыпались штукатурка и кирпич. Хотя сахарный завод, давно уже заброшенный, разрушался и зарастал травой, в пустых корпусах его время от времени слышался шум, и казалось, это гомон машин и голоса рабочих еще живут в старом помещении. Проходя мимо груды битого кирпича, белых пятен извести, полуприкрытых молодым бурьяном, мимо гнилых трухлявых желобов и черных дыр — окон, из которых будто что-то смотрело,— Андрий вспоминал прошлое. Какая-нибудь шина, блестевшая в траве, словно ползущая змея, или чугунное колесо, наполовину вросшее в землю, вызывали у него перед глазами картину шумной заводской жизни, и он видел себя у вагонеток с сахаром или у аппарата. Тогда он получал тринадцать рублей в месяц!..
— Было время, пане добродзею![2] — говорил он громко сам себе и разглаживал седой ус.
Андрий направлялся к старому бересту[3] на вершине холма. С него сползали заводские строения.
Налево от него серебряной рябью играл на солнце пруд, будто рыбы купались в нем, а за прудом, на другом холме, пряталась среди деревьев церковь. За берестом лежал внизу широкий зеленый луг, прорезанный излучинами синей реки. Вербы и ракиты серо-зеленым туманом катились по лугу и кое-где закрывали воду. На горизонте, в дальних окрестных селах, белели колокольни.
Было солнечное воскресное утро на Фоминой[4]. По церквам звонили. Далекие колокола гудели в ясном воздухе тихо и мелодично, и казалось, это звенит золото солнца.
Андрий глядел на развалины завода и радостно покачивал головой.
— Га! Недолго так будет!.. Они как возьмут в свои руки, быстро дадут пар...
«Они» — были немцы или чехи, а может, и евреи, приезжавшие шесть лет назад осматривать сгоревший сахарный завод. Хотя потом никто уже не интересовался развалинами, но Андрия не оставляла надежда, что вот-вот неизвестно откуда наедут паны, все починят и пустят завод.
Ну, а теперь он в этом уверен, ведь панский пастух Хома Гудзь шепнул ему эту новость. Хома хоть пасет скот, а все же ближе к панам,— ведь он трется около них. Будет завод, будет!..
Иначе, пане добродзею, сущая погибель теперь человеку: заработать негде, земли отродясь не было, подати плати, кругом нужда, а есть надо! Да! Велико ли счастье — клочок земли!.. Роются на своем наделе, а сами черные, как земля... а едят не лучше тех, у которых ничего нет... Хозяева!..
Андрий с презрением сплюнул сквозь зубы.
Вот завод — другое дело. Не страшны тебе ни засуха, ни дожди. Работа чистая, постоянная. Придет срок — получай деньги...
И он тогда пил пиво... За наличные... Чистое, золотое, холодное пиво... Тьфу!.. даже слюнки текут.
Думал: «Подрастет Гафийка, наймется на завод. Где б она заработала столько!.. И скорее вышла бы замуж. А как же... Там народу много — нашелся бы и жених. Аппаратчик или слесарь... Пусть старуха не дурит головы ни себе, ни девке; хозяйский сын не возьмет бедной, не таков свет теперь. А как же...»
Его мысли текли дальше. Такие легкие, такие прозрачные, как весенний воздух...
Нет развалин. Всюду новые корпуса. Гул машин, шипение пара, множество людей — целый ад. Все движется, живет, все такое привлекательное. И он чувствует силу в руках, а во рту у него вкус холодного пива...