В первый день нового, 1943 года пан Г. X. Бонди, президент заводов МЕАС, как всегда, просматривал газеты; несколько неучтиво обойдя сообщения с театра военных действий и миновав очередной правительственный кризис, он на всех парусах понесся по газетному простору («Народная газета» давно уже впятеро увеличила свой формат и вполне могла служить парусом даже в заморских плаваниях), устремляясь к «Экономической рубрике».
«Угольный кризис, — отметил пан Бонди, — истощение угленосных пластов. Остравский бассейн надолго прекратил работу. Черт побери, это катастрофа. Придется возить уголь из Верхней Силезии — вот и подсчитайте, как вздорожает наша продукция; где уж тут выдержать конкуренцию! Ума не приложу, как быть; если еще и Германия повысит тарифы — придется прикрыть лавочку. Акции Промбанка тоже катятся вниз. И потом — наши масштабы, о господи! Нелепые, ничтожные, мизерные масштабы! И этот окаянный кризис!»
Пан Г. X. Бонди, председатель правления заводов МЕАС, призадумался. Что-то раздражало его, мешая рассуждать спокойно. Он снова перелистал отложенные было газетные листы, пока на последней странице не наткнулся на странное словечко «ТЕНИЕ», собственно, даже на «ЕНИЕ», потому что на букве «Т» газета была перегнута пополам. Именно эта незаконченность необычайно уязвляла пана Бонди, не давая ему покоя. «Скорее всего это ПРИОБРЕТЕНИЕ, — предположил пан Бонди не слишком уверенно, — или ПАДЕНИЕ. А может, ИЗОБРЕТЕНИЕ. Акции на азот тоже упали. Страшный застой. Жалкие, до смешного жалкие у нас масштабы. Да нет, чепуха, никому не придет в голову помещать в газете объявления об изобретении… Скорее всего речь идет о пропаже. Ну да, там, наверно, так и стоит „пропала“, ну, разумеется…»
Несколько обескураженный пан Г. X. Бонди снова развернул газету, чтобы положить конец недоразумению, но странное сочетание совершенно потерялось в пестром калейдоскопе объявлений. Он пробегал глазами столбец за столбцом, а слово пряталось с досадным упорством. Пан Бонди принялся исследовать газету снизу и даже с правой стороны — противное «ТЕНИЕ» как сквозь землю провалилось. Г. X. Бонди не сдавался. Он снова сложил газету, и — глядь! — ненавистное «ЕНИЕ» появилось само собой; тут пан Бонди не выдержал, прижал его пальцем, поспешно развернул страницу и… тихо чертыхнулся про себя. Под рукой чернело самое заурядное, самое неприметное объявление:
Срочно
— по сугубо личным мотивам -
продается
весьма выгодное для любой фабрики изобретение. Обращаться к инж. Р. Мареку. Бржевнов, 1651.
«Стоило волноваться, — посетовал пан Г. X. Бонди, — из-за каких-то патентованных подтяжек! Мелкие жулики, шуты гороховые помещают глупейшие объявления, а я трачу на них целых пять минут!
Нет, я положительно схожу с ума. Мизерные масштабы! Никакого простора для деятельности, никакого размаха!»
Президент Бонди поудобнее устроился в качалке, чтобы с комфортом прочувствовать всю пагубность узкого поля деятельности. Правда, МЕАС — это десять заводов, тридцать четыре тысячи рабочих. МЕАС — ведущее предприятие по производству металлических изделии, а по производству котлов МЕАС просто вне конкуренции.
Колосники МЕАС на уровне мировых стандартов. Но за двадцать лет неустанного труда — господи боже! — в других-то условиях удалось бы добиться кое-чего и побольше…
Г. X. Бонди вдруг подскочил в своем кресле. «Инженер Марек, инженер Марек! Погоди-ка, не тот ли это Марек, по прозвищу Рыжий, Рудольф, Руда Марек, дружище Руда из „Политехнического“? Да, да, да, в объявлении так и сказано: „инж. Р. Марек“. Руда, крокодил ты этакий, возможно ли?! Ах, шалопай, до чего докатился! Предлагать „весьма выгодное изобретение“ — ха-ха-ха! — „по личным мотивам“, знаем мы эти „личные мотивы“ — денег нет, да? И ты задумал поймать жар-птицу на какой-то грязный, засаленный патент? Ну да, ты ведь вечно носился с идеей перевернуть мир. Ах, глупышка, что сталось теперь с нашими великими идеями! Куда девалась великодушная и легкомысленная наша молодость!»
Президент Бонди снова откинулся в кресле. «Похоже, что это и в самом деле Руда Марек, — размышлял он. — А Марек — это голова! Немножко прожектер, но было в нем кое-что. Были идеи. А впрочем, совсем никудышный человек. Проще говоря, сумасброд. Странно, как это из него профессор не получился? Почти два десятка лет пролетело, бог знает чем он занимался все это время; видно, дошел до ручки; скорее всего свихнулся окончательно; живет, бедняга, где-то в Бржевнове и пробавляется… изобретениями. Да, незавидная судьба!»
Пан Бонди попытался представить нищету «дошедшего до ручки» изобретателя. И ему удалось вообразить взлохмаченную голову и заросшую щетиной физиономию, грязные картонные стены — словно в кино. Мебели — никакой; в углу матрац, на столе убогое сооружение из катушек, гвоздей и обгоревших спичек; мутное окошко выходит на задворки. И в обстановке этой беспросветной нужды появляется гость, облаченный в богатую шубу. «Я хотел бы познакомиться с вашим изобретением». Полуслепой изобретатель не узнает давнишнего приятеля; покорно опускает он нечесаную голову, соображая, куда бы усадить гостя, и — о милосердный боже! — окоченевшими от холода, скрюченными, трясущимися пальцами пытается привести в движение свою жалкую машинку, какой-то невообразимый перпетуум-мобиле, и в смущении лепечет, что это
