Осень зябкая, поздняя…
Света шла, разбрасывая острыми носками светлых сапожек золотисто-багряный ворох не успевших ещё слежаться листьев; позади оставались две неглубокие влажные бороздки, чуть взъерошенные по краям.
«Я как ледокол, — подумала Света, оглянувшись и с удовольствием вдыхая ни с чем несравнимый прелый аромат осени. — Или листвокол».
Она представила, как слой палой листвы прорезают борозды оставленных следов, разделяя его неравномерными жёлто-красными островками. А падающие до сих пор сверху высохшие листики ушедшего лета ветерок, разделённый мрачновато-голыми ветвями на небольшие смерчики, скручивает в протянувшуюся к небу листоверть. Будто прорастая вверх шелестящим круговоротом, в центре которого на миг выткалось и пропало лицо молодой озорной женщины с растрепанным ворохом красных волос.
Света засмеялась и помахала ей рукой.
И ойкнула: шаловливый ветерок прилепил на нос пропитанный тёмным багрянцем большущий кленовый лист. Ответный подарок Осени.
Она расстегнула куртку и, поёживаясь в свежести осеннего утра, спрятала лист во внутренний карман; тот как раз оказался впору.
«Будь серьёзней», — сказала она себе.
Осень зябкая, поздняя…
Стихи не складывались.
«И зачем я решила их писать? — мрачно подумала Света. — Да ещё в парк с утра пораньше отправилась за вдохновением. Лучше б выспалась в выходной!»
Просто вчера вечером, поднявшись по крутому проулку к своему дому, Света оглянулась и замерла. Протянувшиеся вдоль узкого — на ширину одного автомобиля, не больше, полотна дороги два ряда высоких берёз вдруг высветили лучи прохладного солнца, обливая золотым каждый лист. И ни людей, ни машин, ни малейшего дуновения в застывшей картине. Такое иногда случается и в больших городах. Лишь отчеканенная золотом аллея, на чьём фоне терялись окружающие невысокие дома, манящая своим желтоватым таинством в осень.
Свете до боли захотелось шагнуть назад, пройтись под золотыми ветвями, сохранить подольше ощущение зыбкой хрупкости мазков этого нереально-красивого полотна увядания. В голове зазвучали тихонько слова:
Круг золотисто-багряный — осени листоверть.
Запах у осени пряный, влажный, обычно, заметь.
И тут внезапный порыв проказливого ветерка смял, смазал замершее осеннее чудо. Большая часть резной листвы с шорохом посыпалась вниз, устилая неравными стожками дорогу, газоны, тротуар. Снова зазвучали исчезнувшие было звуки, но…
Стрелы времени разят быстро,
И не стой у них на пути.
Один выстрел — и в парке чисто:
Облетают с деревьев листы.
Золотым листопадом рухнут —
Грохнет дробь подступившей зимы.
Сердце Осени в моих чувствах
Равнозначно сердцу Весны.
И Весна и Лето ярче,
А Зима к тому же длинней.
Ну и что? Красота не меньше
Приглушённых осенних теней.
Сказка закончилась. И закончились слова.
Весь вечер в какой-то прострации Света проторчала у окна, пытаясь воссоздать необычайный миг пролетевшей осенней грустинки, и не смогла. Лишь когда слабый свет уличных фонарей налился яркой белизной в уплотнившихся до непроглядной густоты сумерках, оторвалась от подоконника. Возникло острое желание позвонить кому-нибудь, поделиться. Она даже начала набирать номер, но перестала. Как передать словами, не видя глаз собеседника, рождённое в душе чувство светлой лёгкости и приязни ко всему окружающему? Подруги сочтут её пьяной и будут… правы. Она чувствовала себя слегка хмельной. Словно пригубила большой-пребольшой бокал пива. То есть, нет, не пива — эля. Сладкого октябрьского эля.
Света не поняла, откуда взялось это выражение, наверное, читала где-то или слышала, но оно ей нравилось. Она покатала его на языке, ощущая чуть терпкий привкус подлинно осеннего аромата: сладости с горчинкой и легкой свежести. И в голове вдруг зашумело — зашелестело листвой — заставляя устало смежить глаза…
Ночью волнами накатывались багряно-жёлтые сны, нагоняя щемяще-тревожное чувство чего-то незавершённого, неоконченного. Будоражили душу до такой степени, что в утренних потёмках Света взъерошенным воробьём ускакала в парк, где и бродила теперь в поисках рифмы к начатым вчера строфам.
Смутно-серыми пятнами-листьями
Прорастёт сквозь туман с утра
Парк, и ветви деревьев кистями
Расшвыряют цветы серебра.
Постепенно нальются золотом,
Отчеканятся солнцем-резцом,
Окружающий мир вспыхнет цветом,
Как всё созданное Творцом.
Позже грустная серость осени
Захлестнёт всё и вдаль и вширь,
Но не долго. Зима подбросит
Снега пригоршни — белую быль.
Показалось или нет, вокруг закружился прохладный ветерок, свиваясь волнистыми струйками в высокий, словно льющийся вверх воздуховорот. И из глубины его вновь проступило лицо озорной женщины с красными волосами. Она улыбнулась Свете и что-то подбросила в воздух. Взмахнула рукой, засмеялась и исчезла, растаяла в воздуховороте.
А Свете на нос опустилась большая мохнатая снежинка, потом ещё одна и ещё. Света весело рассмеялась, чувствуя, как растворяется тревожащее душу чувство незавершённости чего-то, оставляя тень лёгкой грусти, а вскоре рассеялась и она.
Света высунула язык и поймала снежинку.
Этюд в северных ветрах
Кто-нибудь когда-нибудь вешал календарь с часами на ёлку? Вечером, в лесу, зимой. И трезвый.
