Кэрри Андерс любила Рождество. Огоньки, печенье, праздничное настроение, печенье, колядки... печенье. Последние двадцать шесть лет она проводила праздники в Холлоуэй, Западная Вирджиния, в небольшом городке в нескольких милях от границы штата Мэрилэнд, где она выросла и где до сих пор жили ее родители и брат.
Кэрри планировала нарушить эту традицию, оставшись в этом году в Вашингтоне, округ Колумбия.
Никакого большого семейного ужина. Никакого недельного отдыха. Просто один день дома в её крошечной квартирке, перед тем, как отправиться на смену в музее. Хотя она и любила свою работу, мысль о том, что ей придется работать все праздники, сделала её до смешного сварливой. Но занятость отвлечет её от мыслей о человеке, по которому Кэрри тосковала всё больше и больше с каждым днём.
Заставляла ли вся эта нужда становиться излишне доверчивым сердце? Ага, это был не её случай. Нет, если постоянная ноющая боль в груди была показателем. Спустя несколько месяцев вдали от дома и от него, она всё ещё испытывала влечение. Кэрри прочитала всё в книгах об извечной тоске, хотя это и казалось драматичным. Теперь она жила этим.
Была ли она на собрании или чистила зубы, её мысли всё время кружились вокруг мужчины, который украл её сердце, когда еще был длинноволосым мальчишкой за рулём «сильной машины». Хорошо, что мама ей отправила две банки сахарного печенья, чтобы Кэрри заранее ощутила вкус праздника. Оно удерживало её мысли от всего остального... на секунду или две. Уже остались только поломанные кусочки, но Кэрри продолжала есть. Она могла даже облизнуть палец, хрустя крошками на закуску.
Вместо того чтобы хандрить в море крошек от печенья и зацикливаться на своем разбитом сердце, она застегнула куртку и спустилась вниз, чтобы подышать свежим воскресным воздухом. Стоя в вестибюле своих апартаментов, она изумленно смотрела на пустырь через дорогу. Вернее на то, что больше не было пустырем.
Угол автострады Уайтхерст, которая отделяла неясные границы территории Вашингтона, округ Колумбия, от его состоятельного соседа Джорджтауна, — теперь засаженный — выглядел, как неуместный лес. Сотни елок, которые скоро стали бы рождественскими, выстроились на маленькой полоске газона, которая было отведена для жильцов, выгуливающих собак. Это сочетание собачьих какашек и рождественских елей как раз подходило к её переживаниям по поводу праздника в этом году.
Веревка с белыми огоньками была прикреплена к бревнам, очерчивая пространство в квадрат. Строение, размером с сарай, стояло с краю ближе всего к улице. Она увидела, как мужчина поочередно брал деревья из стопки и ставил их вертикально.
Несмотря на холод и вчерашний снегопад, на нем были выцветшие голубые джинсы и полузаправленная фланелевая рубашка. Единственным намеком на погодные условия были его рабочие сапоги и перчатки, и то — это вероятно было больше связано с тем, что он бросал шестифутовые деревья, чем из-за ледяного воздуха.
Была первая неделя декабря. Кэрри будет считать дни до открытия участка, потому что, ей-богу, у нее будет елка, даже если ей придется переставить диван в коридор, чтобы поместить дерево на пятистах квадратных футах ее квартиры.
Но, похоже, ей придется подождать еще пару часов, пока участок откроется. Может, она возьмет чашечку кофе и...
Взгляд Кэрри вновь вернулся к парню, и поразительное тепло прокатилось по ней. Широкие плечи и достаточно узкая талия, чтобы подол его рубашки не слишком обтягивал тело. Порванные прямо под левой ягодицей джинсы десятилетней давности. Небольшой лоскут свисал из кармана там, где нить проиграла битву со временем.
Ох, да. Кэрри знала эту задницу. На самом деле, знала все об ее обладателе. Каштановые волосы, едва касающиеся бровей, ярко-голубые глаза и упрямый характер, который мог соперничать только с двумя восьмидесятилетними шахтерами, участвовавшими в политических спорах.
Остин Томас. Ее школьная любовь, бывший парень, ставший бывшим шесть месяцев назад, и причина постоянной боли в её сердце.
На обледеневшем тротуаре её кроссовки соскользнули, когда она споткнулась, шествуя гордо и величественно.
Волнение и гнев бушевали внутри неё с каждым вздохом. Кэрри умерила невинное сияние радости, которое расцвело у нее в животе, стоило лишь увидеть его, и позволила темной стороне эмоций подпитывать ее шаги.
После пройденных ею пяти футов Остин резко обернулся, посылая свою лучшую улыбку, которая означала, что он ждал Кэрри. Ту самую, которая гарантировала, что трусики упадут на пол, а здравый смысл оставит ее.
Ох, нет. Не сейчас.
— Что ты здесь делаешь? — Кэрри почти не хотела смотреть ему в глаза, потому что они обладали суперсилой, превращая ее в глупышку.
— Работаю.
— Нет.
Сняв перчатки, он засунул их в задний карман.
— Нет?
— Тебя здесь быть не должно. — После их разрыва Остин остался в Западной Вирджинии, а Кэрри перебралась в округ Колумбия. Она никогда четко не озвучивала свои аргументы, но ей и не следовало. Остин был признанным ненавистником городов. — Мы расстались.
— Ага, ты упоминала об этом.
Они то сходились, то расходились со времен старшей школы. Разные колледжи привели к тому, что они встречались с другими. Когда более трех лет назад они оба вернулись домой в Холлоуэй, приятное времяпровождение переросло в свидания и секс, и, наконец, во что-то более глубокое. Потом ей поступило предложение от «Национального Музея Женщины в Искусстве», и Кэрри пришлось выбирать между жизнью, что никогда её не привлекала, и тем, о чем она мечтала годами.
