Анна Семеновна Белоног подписывала свои статьи и корреспонденции псевдонимом «А. Ясная». Этот псевдоним следовало придумать, даже если бы он не был ее девичьей фамилией. Очень уж шел он ко всему облику Анны Семеновны, облику тихой и спокойной сорокалетней женщины, спокойной и по характеру и благодаря нехлопотливой, обеспеченной жизни.
Сразу после окончания института физкультуры Анна Семеновна вышла замуж за полковника Белонога, кадрового строевика, проведшего войну в общем счастливо — в Берлин он вошел командиром танкового полка, с пятью орденами и тремя нашивками за ранения, из которых только одна была золотистой. К моменту знакомства с Аней Ясной Белоног вдовел третий год. Рослый мрачноватый тридцатипятилетний полковник с рыжим чубом, присыпанным сединой, разительно отличался от Аниных однокурсников — все, что он говорил и делал, было деловито-естественным, а делал и говорил он именно то, что нужно, и ровно столько, — и любой из институтских спортсменов (а среди них тоже встречались бывалые фронтовики) казался по сравнению с ним в большей или меньшей степени напыщенным, развязным и шумным.
Вскоре после знакомства Белоног явился на квартиру к Аниным родителям с большим букетом сирени, откашлялся, ослабил ворот мундира и проговорил скупые слова предложения. А уже через неделю Аня, тихо робеющая и перед мужем и перед своими новыми женскими обязанностями, ехала скорым поездом в Среднюю Азию, куда получил назначение полковник.
У них родился сын. И если поначалу семейные заботы и сложные взаимоотношения с женами сослуживцев полковника — взаимоотношения, которые тоже регламентировались военными знаками различия мужей, — поглощали все Анино время, то еще через два года ей сделалось скучно. Мальчик рос здоровым и ходил в ясли, хлопоты о продуктах, как и прочие хозяйственные хлопоты, в армейском городке ложились на плечи АХЧ, а в еде Белоног был неприхотлив и до обидного исправно съедал все, что ни дай, читая при этом газету и делая пометки толстым красным карандашом.
Занятие для Ани нашлось неожиданно. Однажды ей очень понравился самодеятельный спектакль в клубе части, и муж, которому она прожужжала уши своими восторгами, посоветовал написать об этом спектакле заметку в окружную газету. Заметка была напечатана, а жена полковника Белонога получила любезное письмо за подписью главного редактора. В письме Аню просили сотрудничать в газете и дальше. И она начала писать — сперва крохотные информушки, потом побольше, и, наконец, расхрабрившись и вспомнив свои прежние физкультурные познания, в пух раскритиковала гимнастические соревнования на первенство части. После этого ее акции в газете резко поднялись, реактор пригласил ее приехать, представил общему собранию, состоявшему из пенсионного возраста майоров и бойких вольнонаемных девиц, похвалил, назвал самородком и вручил удостоверение внештатного корреспондента. Николай Иванович Белоног, которому Аня за обедом, скромненько теребя скатерть, пересказала речь главного, насупился, привычно взъерошил чуб, ставший к тому времени из золотого тускло-серебряным, и сказал ей, чтобы она не зазнавалась, что работа в советской печати — дело ответственное, и что она, Аня, теперь должна еще более серьезно смотреть на жизнь и на окружающих ее людей и умно выбирать себе подруг, а не судачить с гарнизонными клушами. «Ты мне показывай свои писания, я буду тебе помогать», — добавил он в заключение непривычно длинной своей речи. Он был доволен.
Кстати, и сам Белоног с пользой провел годы службы в округе. Он происходил из тех неторопливых и методичных украинских селян, которых армия наиболее успешно перековывает в дельных и ревностных службистов. Он получил повышение, затем был командирован в Москву, на учебу в академию, и, окончив ее, остался на работе в генеральном штабе. Поняв однажды, что жене необходима собственная, отдельная от него жизнь, он решил поддерживать эту жизнь и организовывать ее настолько, насколько это от него зависело. Вскоре после переезда в Москву прежний его однополчанин, ныне один из руководителей управления физической подготовки Министерства обороны, по его просьбе рекомендовал Аню литературным сотрудником в ежемесячный журнал «Гимнастика».
Разумеется, Анна Семеновна в начале своей работы была по-журналистски совершенно неопытной. Но черты характера, воспитанные в долгую бытность женой военного: спокойствие, умение где надо подчиниться и где надо настоять на своем, терпеливость к раздражающим мелочам и душевная ясность — словом, то, что нужно от жены человеку, которого в любой час могут поднять по тревоге, в любой день приказать собрать чемоданы и катить за тысячи верст, человеку, устающему, порой суровому и всегда озабоченному, — короче, военному человеку — все эти черты помогли Анне Семеновне стать для ее новых сослуживцев добрым и полезным товарищем.
В тот день, с которого начинается рассказ, Анна Семеновна пришла на работу несколько позже обычного. Вообще в журнале не считалось зазорным опаздывать. За исключением понедельника, в который редактор проводил с утра совещания (а проводил он их непременно, даже если никаких важных дел не было, — это, как он считал, дисциплинирует подчиненных), во все другие дни коллектив работал ни шатко ни валко, к чему располагал медлительный и вяловатый ритм выпуска ежемесячного тоненького журнала. Но Анна Семеновна являлась точно к десяти, открывала окно, чтобы выветрить табачный дым, осевший под потолком еще с вечера, и вытряхивала из пепельниц окурки, регулярно забываемые здесь молодой торопливой уборщицей.