Я очень хорошо помню, как мы играли вместе, когда были маленькими. Закрыв глаза, я могу представить все так четко, словно это было еще вчера. Словно это вот-вот произойдет снова, прямо сейчас.
– Куда мы отправимся на этот раз? – спросит меня маленькая Дикси.
– В лес, – отвечу я, – или в космос.
Она никогда не задает лишних вопросов.
– Нам нужно взять с собой сухой паек.
– Паек? Что это?
– Еда, вода, жвачка и много других штук.
Мы вместе приготовим сэндвичи с маслом и джемом – те, что делают на мягком белом хлебе. Если дома будут шоколадные чипсы, мы добавим и их. Придется прижать куски хлеба покрепче друг к другу, чтобы шоколадные кусочки не вывалились. Потом я возьму ее на руки, приподняв, чтобы сестра могла дотянуться до кухонной раковины и наполнить водой нашу бутылку. Завернув все в пляжное полотенце, мы сложим наш нехитрый багаж в импровизированную корзину для пикника – бумажный пакет из магазина продуктов, на котором я неаккуратно нарисую зеленым маркером сеточку. Мы наденем наши куртки и ботинки, и я, закрыв сестре глаза, поведу ее за собой. Мы долго будем петлять по квартире, из комнаты в комнату, из коридора в коридор, и только потом, немного покружив сестру на месте, я наконец произнесу: «Мы пришли. Открывай глаза, Дикси». И приключение начнется.
Конечно, мы обе знаем, что мы вовсе не в космосе и не в Нарнии. Куда бы ни заводили нас путешествия, мы всегда остаемся здесь, в нашей проклятой квартире. Но каждый раз происходит маленькое чудо. Оно произойдет и на этот раз: ее глаза распахнутся – огромные, удивленные, сияющие. Поверившие в созданную мной сказку. А я снова замру, пораженная тем, как легко сестра погрузилась в мою фантазию. Дикси умеет играть.
Едва открыв глаза, она, как обычно, начнет носиться вверх и вниз по лестнице, до коридора и обратно, снова и снова.
– Эй, мы же в космосе, – одерну я ее, – в космосе не бегают, это невозможно.
– А я могу.
– Ну, хорошо. Тогда бегай очень медленно. Помни, здесь нет гравитации.
Сестра затормозит на полпути, пытаясь заставить руки и ноги двигаться плавно, словно в замедленной съемке.
Но рано или поздно эта игра ей наскучит. Дикси устанет, вспотеет в своей теплой куртке и попросится домой.
– Мы не можем вернуться домой, Дикси. Мы никогда туда не вернемся.
Я уже не могу вспомнить, когда именно эта фраза стала частью игры.
Услышав меня, Дикси замрет как вкопанная:
– А как же мама и папа?
– Не переживай. Мы оставим им записку.
Мы расстелем полотенце прямо на полу в гостиной. Если я снова забуду мелки или маркеры, придется бежать за ними в нашу комнату, пока сестра не видит. В записке будет только рисунок – наши фигурки, улетающие на Луну и машущие оттуда родителям. А Дикси, должно быть, снова нарисует над нашими головами нимбы из звезд, как ей всегда нравилось.
Я очень хорошо помню все это – каждую мелочь, каждую деталь. Сестра часто играла со мной, наивно верила всем моим выдумкам, делала все, что я скажу, лишь бы сделать наше приключение настоящим. Раньше мы проводили вместе намного больше времени, чем сейчас. И пусть это было давно, но я все еще помню ту маленькую Дикси. Дикси, которая так нуждалась в моей заботе. Дикси, которая помогала мне чувствовать себя самой сильной – единственной, кто может ее защитить.
Два доллара и двадцать пять центов – вот и все, что осталось в банке, которую мы с Дикси прятали в нашей комнате. Эта старая банка хранила отложенные на стирку деньги и отчетливый, стойкий запах маринада. Очередь за обедом движется медленно, и я, сунув руку в карман, снова и снова пересчитываю монетки кончиками пальцев, как пересчитывала и на уроке английского, и на психологии, и на граждановедении. Я считаю их снова и снова, боясь, что они вдруг окажутся ненастоящими, исчезнут, будто и не было. Как обычно исчезает все в моей жизни.
Мне не хватает семидесяти пяти центов, но я смиренно позволяю очереди нести меня дальше, вдоль рядов с едой. Это похоже на игру в русскую рулетку, с той лишь разницей, что на кону стоит обед. Может, у Луки из кафетерия найдется для меня семьдесят пять центов? А может, мне добавит кто-то из стоящих за мной ребят. Остается только надеяться, что среди них найдется тот, кто будет достаточно нетерпелив для того, чтобы осветить мой голодный день актом милосердия во имя продвижения очереди.
Тоскливо урчащий живот заставляет меня вспомнить батончик мюсли, проглоченный после урока испанского день назад. Больше я ничего не ела.
Я нетерпеливо переминаюсь на месте и оглядываюсь по сторонам. Прямо передо мной стоят девятиклассники – Денни Миллер и Адам Джонсон. Позади – Тримейн Альварадо и Кэти Плант. Тримейн играет в моей школьной команде по волейболу. Мы встречаемся взглядами на площадке, иногда сталкиваемся плечами при подаче. Она врезается в меня безмолвно, без извинений – ни единого намека на то, что Тримейн вообще замечает, что врезалась в человека. В живого, настоящего человека, у которого даже есть имя. Кэти же считала забавным называть меня Джим и других к этому подбила. Я не знаю, кто хуже: люди которые не знают, что у тебя есть имя, или те, которые намеренно его коверкают. Суть в том, что я в жизни не попрошу у этих двоих одолжить мне денег.
