Говоря о Киевской Руси, которая являлась одним из вершинных периодов отечественной средневековой истории, мы невольно героизируем и это время, и его персонажей. Да и могут ли не вызывать уважения люди, создавшие одно из крупнейших и могущественнейших государств средневековой Европы, страну, которая, выражаясь словами митрополита Илариона, «была ведома и слышима всеми четырьмя концами земли».
Обобщенный лик древнерусского князя ранней поры персонифицируется, как правило, в образе Святослава Игоревича — блестящего полководца, рыцаря без страха и упрека, князя, к которому с огромным уважением относились даже враги. Идя в поход против очередного неприятеля, Святослав посылал впереди себя послов с извещением о своем выступлении. «И посылаше кѣ странамѣ глаголя: Хочю на Вы ити». На современном юридическом языке это означало объявление войны. Разве это не благородно и не достойно восхищения?
В памяти народной русские князья запечатлелись добрыми радетелями за Русскую землю, собирателями и защитниками Отечества, рачительными его хозяевами. Традиция наградила многих из них лестными эпитетами: Олег Вещий, Владимир Красное Солнышко, Ярослав Мудрый, Мстислав Великий, Юрий Долгорукий, Андрей Добрый, Ярослав Осмомысл, Мстислав Удалой, Всеволод Большое Гнездо и др.
Разумеется, история знает и примеры отрицательного отношения современников к своим властителям. Святополк Владимирович вошел в историю под прозвищем «Окаянный», Олег Святославич — «Гориславич». Однако князей с негативным к ним отношением летописцев было все же немного. А с течением времени даже личности заурядные, ничем не отличившиеся на поприще служения отечеству и не вызывавшие расположения современников, постепенно облагораживались.
Неблаговидные поступки князей летописцы, как правило, объясняли не личной их инициативой, а результатом действий коварных и льстивых советников. Ярополк Святославич, оплакивая смерть брата Олега, погибшего при бегстве с кровавой сечи с дружиной киевского князя, попрекал воеводу Свенельда тем, что это он хотел этой смерти. Виноватым оказался злой советник, а князь благодаря летописцу даже сохранил честь.
Княжеское благородство и мудрость почти всегда противостоят коварству и бесчестию боярского окружения. В этой среде несравненно чаще, чем в княжеской, встречаются отрицательные личности. В летописи они фигурируют под своими собственными именами, но чаще в обобщенных образах «злых советников», «совета нечестивых», «неверных бояр» и т. д.
Безусловно, летописные характеристики боярского окружения князей во многом справедливы. Но несомненно и то, что на бояр летописцы нередко списывали и княжеские грехи. Видимо, такова природа верховной власти. Все доброе исходит от нее непосредственно, а все злое — от коварных и льстивых царедворцев.
Принято считать, что русские князья в отношениях между собой и с правителями соседних стран и народов руководствовались исключительно неписаным кодексом рыцарской чести. Это так и не так. Много примеров свидетельствуют о благородстве князей Руси, но не меньше и таких, которые разрушают стереотипное представление о высокой нравственности наших порфироносных пращуров.
Ближе всего к образу идеального князя Руси XII в. был Владимир Мономах. В летописи, а еще в большей степени — в его собственном «Поучении» он предстает в образе доброго отца не только для своих детей, но и для всех подданных вверенной ему страны. С князьями жил в братолюбии, блюл интересы сирых да убогих. Врагам Руси был страшен. Мономах призывал братию свою пуще всего сохранять верность крестному целованию. Причем идти на клятву на кресте лишь в случае, если они смогут сдержать свое слово и выполнить обещание. Преступить крестное целование считалось большим грехом и в том случае, если клятва дана кочевнику.
Но мы-то знаем, что далеко не все князья были столь нравственны. Более того, не был безукоризненным примером в этом плане, о чем пойдет речь в одном из очерков этой книги, и сам Мономах. А Галицкий князь Владимирко Ростиславич на упрек киевского боярина Петра Бориславича о нарушении крестного целования Изяславу Мстиславичу цинично ответил: «Сий ли крестѣцъ малый».
Нарушения крестоцелования нередко оправдывались жизненными обстоятельствами, причем находили поддержку даже в Русской православной церкви. Когда великий киевский князь Мстислав Владимирович хотел выступить в поход на Всеволода Ольговича к Чернигову, чтобы защитить права князя Ярослава Святославича, и мотивировал это тем, что состоял в крестном целовании с Ярославом, то игумен Андреевского монастыря Григорий и боярское окружение киевского князя заявили ему, что нарушить клятву грех меньший, чем пролить кровь христианскую. И князь согласился с ними.
Нарушение клятв на Руси нередко приводило к невинному кровопролитию, в том числе и княжескому. Если князь погибал в сражении, даже и в междоусобном, его смерть не считалась преступлением с чьей-либо стороны. Когда Олег Святославич, отказавшийся принимать участие в княжеском съезде, убил муромского князя Изяслава, то и сам Владимир Всеволодович, и сын его Мстислав заявили, что мстить за смерть сына и брата Олегу не будут. «