— Ровена, Кестрель и Джейд… — произнесла Мэри-Линетт, когда они с Марком проходили мимо старой викторианской фермы.
— Что?..
— Ровена, Кестрель и Джейд. Так зовут девушек, которые скоро сюда приедут. — В руках у Мэри-Линетт был складной стул, поэтому она лишь кивнула головой в сторону дома. — Это племянницы миссис Бердок. Ты что, забыл? Я же тебе говорила: они приезжают к ней жить!
— Что-то не припомню, — буркнул Марк, поправляя на плече телескоп. Они с Мэри-Линетт взбирались на холм, поросший толокнянкой. Краткий ответ означал — Мэри-Линетт хорошо знала своего брата, — что он испытывает сильное смущение.
— У них прелестные имена.[1] И сами они, должно быть, очень милые девушки. Во всяком случае, так говорит миссис Бердок.
— Миссис Бердок чокнутая.
— Нет. Она просто странная. А вчера она мне сказала, что все ее племянницы — писаные красавицы, что они великолепны, каждая по-своему. Думаю, миссис Бердок преувеличивает, но она в этом убеждена.
— Тогда им нужно не сюда, а в Калифорнию, — как всегда, пробурчал себе под нос Марк, — позировать для модных журналов.
Наконец они добрались до вершины холма.
— Где тебе поставить телескоп?
— Прямо здесь.
Мэри-Линетт опустила складной стул, слегка утоптала землю, чтобы ровно установить телескоп, и, как бы между прочим, сказала:
— Знаешь, я подумала, может, нам прийти сюда завтра и познакомиться с ними… ну, хотя бы просто поздороваться…
— Может, хватит? — резко оборвал ее Марк. — Я сам могу о себе позаботиться. Если я захочу встречаться с девушкой, то познакомлюсь с кем-нибудь сам, без твоей помощи.
— Ну ладно, хорошо-хорошо. Поосторожней с окуляром, пожалуйста…
— И что, по-твоему, мы им скажем? Добро пожаловать в Вересковый Ручей, где никогда ничего не происходит? Где койотов больше, чем людей? Где единственным развлечением являются мышиные бега в баре «Золотой ручей» по субботам?
— Ну ладно тебе, успокойся… — вздохнула Мэри-Линетт.
Она взглянула на младшего брата. Он стоял на вершине высокого холма, освещенного последними лучами заходящего солнца: здоровый загар, румянец на щеках… Его черные волосы блестели так же, как у Мэри-Линетт, и глаза были такими же синими и ясными, а взгляд таким же живым. Сейчас просто невозможно было себе представить, что в жизни Марка был хоть один печальный день.
Однако в детстве Марк ужасно страдал от астмы и был худеньким — кожа да кости. Каждый вдох давался ему с трудом. Когда ему было всего два года, он, борясь со смертью, почти целый год провел в кислородной палатке. Мэри-Линетт, которая была старше Марка всего на полтора года, каждый день спрашивала родителей, вернется ли когда-нибудь ее маленький братик домой.
Ему выпало на долю тяжелое испытание. Малыш был в этой палатке совсем один, даже мама не могла его погладить по голове или поцеловать. И это не прошло бесследно. Домой он вернулся робким и пугливым, все время цеплялся за мамину руку, долго не мог заниматься спортом, как другие дети. И хотя все это было давным-давно (в этом году Марк перешел в старшие классы), он по-прежнему робел, а если его «доставали», мгновенно вспыхивал и мог наговорить лишнего.
Мэри-Линетт хотелось, чтобы одна из приезжих девушек ему понравилась, чтобы он стал более раскованным, уверенным в себе. Может, ей как-нибудь удастся это устроить…
— О чем ты задумалась? — подозрительно спросил Марк.
Мэри-Линетт смутилась, заметив его пристальный взгляд.
— Ну… например, о том, что сегодня хорошо будет наблюдать за звездами, — тихо ответила она. — Август для этого — лучший месяц. Воздух такой теплый и тихий. А вот и первая звезда! Загадывай желание!
Она показала на яркую точку над южным горизонтом. Удалось! Марк отвлекся, глядя на небо.
Мэри-Линетт уставилась в его темный затылок. «Если бы это могло сбыться, я загадала бы для тебя целый любовный роман. И для себя тоже… Но что в том проку? Здесь нет никого, с кем стоило бы закрутить роман».
Никто из ее школьных приятелей — может быть, кроме Джереми Лаветта, — не понимал, почему она интересуется астрономией и что она чувствует, глядя в звездное небо. Впрочем, Мэри-Линетт это не очень огорчало. Но временами она ощущала какую-то смутную тоску… Если бы хоть кто-то мог ее понять! И если уж загадывать желание, то пусть оно будет об этом… О том, чтобы кто-то вместе с ней смотрел в ночное небо.
