Елена Хаецкая
Диссиденты средневековья, или Лучше умереть, чем зарезать курицу
Когда я начинала писать роман о трубадуре Бертране де Борне, первый из «лангедокского цикла», альбигойская[1] тема казалась мне изящной и глубокой. Я хотела погрузиться в мир средневековой интеллектуальной элиты.
Добросовестно прочитав несколько книг — замечу, все они полны похвал в адрес «прогрессивного и гуманного катарского вероучения», — я столкнулась с неизбежным: пришлось полностью пересмотреть свое отношение к теме.
Литературная традиция издавна благосклонна к альбигойской ереси. Российского интеллигента, как мне представляется, альбигойцы привлекают прежде всего эстетически, как своего рода диссиденты средневековья. Умным, свободолюбивым людям навязывали официоз, это скучное христианство, где все написано в общедоступной книге, а они в ответ создали тайную доктрину. На определенном этапе соблазн атмосферы тайненького знаньица бывает исключительно силен для образованного человека. Тем более — на уровне символов (две волнистые линии — это знак воды, а кружочек с точкой — знак Солнца…) Это верно как для XII, так и для XXI века.
Традиционно восхваляются знаменитый запрет для альбигойцев на кровопролитие, строгая жизнь их духовенства. Широко известно, что альбигойцев «вычисляли» так: сгоняли жителей какого-нибудь городка на площадь и предлагали им убить курицу. Кто согласится пролить теплую кровь — тот добрый католик, а прочие обречены суду инквизиции. И альбигойцы один за другим отказывались пролить кровь, предпочитали взойти на костер…
Вообще мифов, связанных с этой ересью, очень много. Один из самых распространенных состоит в том, что альбигойство — это «улучшенное христианство». Причем на самый поверхностный взгляд все именно так и обстоит: суровые постники, «совершенные» (высшая степень духовного посвящения у катаров) странствуют по миру и терпят всевозможные лишения, благословляя добродетельных, уча правде и обличая пороки. Религиозные собрания катаров в лесах и лугах, их строгие братские трапезы сравнивают с тайными собраниями первых христиан.
Однако при ближайшем рассмотрении картина разительно меняется. Как известно, дьявол — ничуть не менее усердный постник, чем самый истовый из отцов пустынников, так что смотреть следует не столько на образ жизни (говорят, настоящие воры в законе — тоже аскеты), сколько на содержание их учения. А учение катаров — не больше христианство, чем учение иеговистов.
Альбигойцы не почитали крест, считая его обычным орудием пытки. Они учили, что Иисус Христос не обладал телесностью, что Его плоть была нематериальной, что Он ел, пил, проливал пот, слезы, кровь «для виду», притворно. Следовательно, и Воскресения как такового не было, поэтому о вере в Искупительную Жертву говорить не приходится. Догмат о Воплощении они отвергали как «противный здравому смыслу и закону природы». Могло ли Божество принять на Себя «гнусное тело», не позорно ли Богу быть заключенным во чреве жены? Вполне человеческая логика. И что-то есть в ней исключительно подлое. Потому что по учению катаров Господь выходит лжецом, как были лжецами они сами.
Право на ложь и даже обязанность лгать входила в их «моральный кодекс». Так, на прямые вопросы, во что они верят, им предписывалось отвечать: «В Истинного Бога, в Его Сына Иисуса, в сошествие Святого Духа на апостолов, в необходимость крещения, в возможность спасения для мужчины и женщины, даже состоящих в браке». И только чуть позднее, когда человек успокаивался, принимал их за своих, ему начинали «впаривать» это самое «улучшенное христианство».
Да, верят в Иисуса, только в нематериального, в эдакого духа-притворщика. Да, верят в воскресение, но только вечно перерождающейся души, а не человека в его цельности (тело и душа). Кстати, Бог-Творец земного мира, — это бог злой, дьявол. Да, верят в крещение — свое, катарское. Да, верят в спасение для состоящих в браке, только этот брак надо расторгнуть, и тогда… И так далее, аллегорическое, вывернутое, полностью противоречащее христианству толкование для каждого положения только что исповеданной веры.
Катарам, схваченным и приведенным на суд инквизиции, разрешалось и даже предписывалось лгать и отрекаться — «не сердцем, но устами». Очевидно, что и здесь полное расхождение с тем, как должен держать себя христианин.
Даже их строгое постничество выглядит отвратительной пародией. Они не ели мясо, сыр, молоко не ради духовного совершенствования (христианский пост как средство, но не как цель), а потому, что эти продукты — «порождение и орудие дьявольской силы». А в Писании говорится коротко и ясно: «Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым» (Деян. 10, 15).
Различные обрывки катарского вероучения сейчас положены в основу многих эзотерических сект и культов. Привлекательность его объяснима. Катарское учение создает современному человеку весьма комфортную духовную атмосферу. Сама мысль о том, что Иисус Христос был распят «понарошку», сильно облегчает существование. Лучше всего это ощущение выражает сон Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите»: «Само собой разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением…» И Иешуа романа Мастера охотно подтверждает: конечно, никакой казни не было… А казнь — была, и человеку приходится помнить: Господь принял смерть. В том числе — и из-за него.
