Рваная пелена низких туч ненадежно укрывала землю от света звезд и полной луны. Под самыми тучами над бескрайним лесом летела большая, похожая на ворона черная птица. Уже не первую ночь кружила она, и еще десятки таких же странных птиц над теми местами, которые давно забывшие сюда дорогу люди называли теперь не иначе как «глухолесьем».
Вот уже несколько месяцев каждую ночь в преддверии и сразу после полнолуний взлетали и без устали кружили над темным лесом черные птицы, высматривая в этом лесу что-то, одним им ведомое.
До сегодняшней ночи их поиски не увенчались успехом. Равнодушно пролетали они над убогими руинами величественных некогда замков, над заросшими развалинами городков, над разрушенными мостами. Над незарастающими пустошами, усыпанными проржавевшими насквозь обломками оружия и выбеленными временем костями тех, кому не довелось закончить свой земной путь в Возносящем Огне. Над зловещими долинами, в которых день и ночь клубился странный мерцающий туман…
Ощупывая землю цепкими взглядами, для которых не была помехой никакая тьма, птицы продолжали кружить. И сегодня одной из них повезло. Далеко-далеко на востоке в темном лесу блеснула светлая точка. Низкие тучи озарились отсветом земного огня. Всего на мгновенье… но птице хватило и этого — определив направление, она сильнее заработала крыльями, направив свой полет к источнику, казалось, угасшего уже света…
Всполох, который увидела птица, был вспышкой костра, горевшего в центре обширной поляны, поросшей короткой густой травой. Тесным кольцом обступали поляну высокие ветвистые деревья. Отблески неровно горящего пламени отражались бликами в их странной, будто отполированной до блеска, гладкой черной коре.
Костер горел урывками, будто пытаясь разорвать сковывающую его неведомую силу и время от времени добиваясь в этом успехов — пламя, пожиравшее совсем небольшую кучку толстых кривых веток, то опадало, бледнея, то, гудя и выбрасывая снопы искр, вздымалось к темным небесам, наливалось ослепительной белизной, которая просвечивала даже сквозь плотные кроны окружавших поляну деревьев. Одна из таких вспышек и выдала местонахождение костра внимательной черной птице.
Вспышки пламени следовали друг за другом в каком-то сложном, завораживающем ритме. И в такт им налетал резкими порывами невесть откуда берущийся ветер, заставлявший тревожно шелестеть листву чернокорых деревьев.
Странный костер окружали широким полукругом семь темных фигур. Отблески пламени выхватывали из тьмы то бурую ткань плаща, то бледное лицо с неподвижно застывшими чертами и возбужденно сверкающими глазами. Судя по этим лицам, проступающим и снова тонущим во тьме, собравшиеся в полночный час на поляне были людьми. Обычными или нет — другой вопрос, хотя, если подумать, откуда бы взяться в самом сердце Глухолесья обычным людям? В неровном свете костра можно было разглядеть, что головы всех семерых были обриты наголо, на груди у каждого из них тусклым золотом поблескивали одинаковые медальоны в виде свернувшихся в кольцо змей.
Все семеро сидели, поджав ноги, лицом к огню. Еще один, восьмой, расположился у самого костра. Его лицо было освещено ярче, чем у прочих, и хотя в чертах этого лица не было на первый мимолетный взгляд ничего необычного, приглядевшись повнимательнее, о нем уже точно никак нельзя было сказать, что оно принадлежит человеку.
Сохраняя каменно неподвижное выражение, лицо это непрерывно менялось так, как никогда не могло бы меняться человеческое лицо. Изменения эти плавно перетекали друг в друга, и на первый взгляд их можно было принять за игру света, бросаемого нервно пульсирующим костром. Однако внимательный наблюдатель — случись ему оказаться в эту пору поблизости — мог бы заметить, что на самом деле игра света была тут ни при чем.
Вот прошелестел в кронах обступивших поляну деревьев выпавший из ритма ленивый ночной ветерок, и лицо застывшего у костра существа налилось темной зеленью и глянцево заблестело, точно молодая омытая дождем листва.
Вот пискнула где-то в траве осторожная лесная мышь, и лицо это вытянулось, и будто бы проступила на нем мелкая серая шерсть.
Вот вскрикнул где-то неподалеку филин, и шерсть в пляшущем свете костра стала казаться уже не шерстью, а темными перьями, и нос сидящего выгнулся горбом, заострившись, точно птичий клюв…
А вот стихло все, и костер вдруг с громким треском выбросил к темному небу целую тучу сверкающих искр. И налились глаза сидящего красным светом, и озарилось лицо изнутри пламенными бликами так, будто было прозрачной маской, укрывшей горящий за ней огонь.
Но вот лицо существа потемнело, оно прикрыло веками светящиеся зловещим огнем глаза и низким, глухим голосом произнесло:
— Он здесь.
Над поляной прокатился приглушенный тревожный вздох. Гортанные выдохи сидящих вокруг костра слились в низкий вибрирующий гул. Пламя костра взбухло, с ревом взметнувшись сияющим столбом, едва ли не вровень с верхушками деревьев, и залив все вокруг слепящим светом. А когда оно опало, темных фигур на поляне стало на одну больше.
Возникшая из ниоткуда девятая фигура застыла по другую сторону костра в той же позе, что и остальные восемь. Лицо новоприбывшего полностью скрывала тень наброшенного на голову капюшона. Тем, кто смотрел на него сквозь струи горячего воздуха, поднимавшиеся от поникшего костра, казалось, что черный силуэт постоянно колеблется, будто бы не имея сил — или желания? — принять жесткие очертания.
