Сергей затушил окурок в жестянке, глянул в мутное тамбурное стекло.
"Как там у классика? Я на Вачу ехал плача - Возвращаюсь хохоча!" - вспомнилась строка из песни. Что говорить, никакого веселья от досрочного освобождения он не чувствовал.
"Отбыть вместо назначенной пятерки три полновесных года, конечно, лучше, чем получить довесок за нечаянный косяк, но печалит одно обстоятельство - возвращаться и некуда".
Стоять в прокуренном тамбуре надоело, и Сергей вернулся на свое место в душноватом вагоне. Опустился на полку и замер, глядя в мерзлое стекло. Соседи осторожно покосились на нелюдимого пассажира и вернулись к неспешным разговорам.
Вагонный быт однообразен, только и развлечений - почесать языком с попутчиками. Впрочем, расспросами его не донимали. Лицо с глубоким шрамом через всю щеку, короткая стрижка, квадратные плечи, спокойный взгляд - к общению не располагали. Да и сам Сергей желанием раскрыть перед первым встречным душу не горел.
"Кому какое что, еду, сам по себе, никому ничего не должен".
В кармане затертой, но все еще крепкой кожанки справка об освобождении, билет до сибирского города, откуда чуть более трех лет назад увезли его в далекий забайкальский край, да еще две тысячи рублей, заработанные ударным трудом.
Вспоминать Сергей не хотел. Выбросил из памяти все, что было. И службу в элитных войсках, и плен, и то, что случилось после.
"Лесоповал учит быстро. А суточная норма в сто хлыстов - прекрасное снотворное и анестезия. Забыл или выбросил? Все равно. Ничего не было". - Сергей провел по лицу, взглянул на загоревшие до черноты, с твердыми мозолистыми пальцами, руки. Вспомнился заточенный до бритвенной остроты "кормилец". Пальцы привычно сложились в монолитный кулак.
"Лесоруб - профессия, конечно, хорошая, только, увы, невостребованная. Ладно, не будем о грустном, - отвлекся он от мелькающих за окном кубов древесины. - Насмотрелся, чего там".
Скучно взглянул на домовито сидящих теток: "Вот кому раздолье. Болтай себе... Пока не стемнеет".
Поезд обогнул пегую от подтаявшего снега сопку и пополз мимо низеньких, вросших в землю домов неизвестного поселка.
"Вот и станция. Можно пройтись, размять ноги, отдохнуть от скученного вагонного быта", - он хлопнул по карманам, проверяя наличие курева , и тяжело поднялся.
- Далеко не разбегайтесь, - выглянула из служебного купе заспанная проводница. - Опаздываем, стоянки укороченные.
"Куда ж тут разбежишься? - обвел взглядом полосу отчуждения пассажир. - Назад? Там уже был, ничего хорошего". Он вдохнул терпкий дымок.
Прошелся по мерзлому асфальту перрона к стоящим у низенького заборчика теткам.
- Покупаем... - запричитали торговки. - Все свежее, покупаем.
Сергей глянул на духовитую домашнюю снедь, пожал плечами: "Не стоит и привыкать. Все равно дома нет, да и не предвидится".
Забравший его из номинально родного города бездушный механизм фемиды с неукоснительной исполнительностью вернет на перрон сибирского города, и все. А там уж как хочешь. Есть у тебя где жить или нет, это никому не интересно.
Вздохнул, продувая тормозную систему, скорый поезд. Застучали молоточки дорожных мастеров, снующих под вагонами. Пассажиры, опасливо косясь на зажегшийся зеленый фонарь семафора, заспешили к пританцовывающим у дверей проводникам.
- Слышь, мужчина, купи сувенир, - окликнул его хриплый голос. Сергей обернулся и увидел выбравшегося из-за заборчика мужичка, явно из местных. Потертая телогрейка, засаленный петушок китайской шапчонки, мятое лицо всерьез пьющего человека.
- Нет. Не нужно, - отмахнулся от неуместного предложения путешественник, собираясь вернуться к вагону.
- Эй, погоди, парень, - мужичок, явно уловив в лице или повадках пассажира нечто, подсунулся к нему. - Слышь, горе у меня. Тетка померла. Старая была уже, одинокая. А хоронить не на что. Я там у нее на чердаке всякую хрень нашел, - "сморчок" тряхнул мешковиной. - Возьми, ты, я вижу, с понятием человек, а? Ну войди в положение. Тетка хороший человек была, даром что в детских годах к немцам в лагерь угнанная, а как вернулась, так всю жизнь здесь и прожила... - загундел, давя на жалость, ханыга.
Что нашло на Сергея? Может, вспомнилась ему мать, проводить которую в последний путь так и не сумел, или пожалел замерзающего в худой одежонке бедолагу? Вынул из кармана тощую стопку пятисоток. Отделил две и протянул аборигену.
- На, помяни, если не врешь, - протянул он деньги. - Будь здоров.
И шагнул по опустевшему перрону.
Мужик оторопело уставился на зажатые в грязных пальцах купюры.
- Храни тебя... - проглотил он слова и поклонился. - Спасибо.
Вспомнил о товаре, в два шага нагнал непонятного здоровяка и почти насильно всучил ему сидор: - На, деткам подаришь. Там куда, они грязные, правда, на чердаке лежали, но ты не смотри. Хорошие, красивые, - он, словно почуявшая ласку собачонка, проводил широко шагающего пассажира к вагону. - Ладно, - отмахнулся, слегка уже пожалев о поступке Сергей.
- Много не пей только, - ответил пассажир, уже поднимаясь в вагон.
"Ну не дурак ли?" - удивленно подумал он, глядя на исчезающий вдалеке неизвестный поселок.
" А, впрочем, какая разница, - впервые ответил себе без той страусиной осторожности. - Что тебе эта тысяча, погоду сделает? Нет. Вот и успокойся".
