Уже было десять минут первого, когда я заплатил за летающее такси, пригнулся под потоком воздуха, нагоняемого высокоскоростными винтами, защищенными решетками, с воем набравшими обороты, и посмотрел на обожженный солнцем, заметенный белой пылью шумный базар пустынного города — военного лагеря Тамбулы, столицы республики свободного Алжира. Прилавки торговцев были завалены яркими тканями цвета созревших фруктов, расшитыми блестящей восточной золотой нитью и жемчугом; кроме того, на солнце сверкали полированные японские линзы, качественный шведский хромовый сплав, вручную лакированное дерево и хрупкий гонконгский пластик. Все это было окружено людьми, которые толкались, прогуливались, торговались громкими голосами, махали руками или просто стояли в клочках черной тени под навесами, расположенными по всей просторной площади. Я пробирался через толпу, окрикиваемый лавочниками, упрашиваемый ноющими бедняками и татуированными девицами, и подгоняемый службой охраны ООН, сопровождающей чиновников из десятка стран.
Потом я оказался на плохо мощеной улице с засыхающими королевскими пальмами, напротив недолговечных зданий такой же смешанной архитектуры, как и одежда людей, снующих вокруг меня. Сквозь гомон толпы пробивалась пронзительная арабская музыка, доносящаяся из похожих на пещеры жилищ, откуда пахло козами и карри, соперничающая с ревом музыкального грохота, «украшающего» трапезу за прозрачными, как роса, стеклами «Кафа», «Парижанина», «Валькирии», «Самовара», а также чикагских закусочных.
Я перешел на другую сторону улицы, уворачиваясь от обитых металлом колес повозок, запряженных волами, палящих выхлопных газов реактивных велосипедов, облаков пыли машин, едва успевая отфыркаться от одной вони, чтобы вдохнуть другую, еще более противную. Под трехметровой вывеской, гласящей «НОМЕРА АЛЬГАМБРЫ» на арабской вязи, монотонно гремела вращающаяся дверь, я подождал удобного момента и прошел через нее, попав во внезапный мрак и тишину. Я прошагал по пыльному, выложенному мозаикой полу, спустился на три ступеньки в еще более темную комнату с множеством безвкусно-ярких подушек и золотым орнаментом. Затем отмахнулся от метрового меню золотого и красного цветов, протянутого гаремной рабыней с приятными округлостями в короткой маечке и прозрачных шальварах. Я сел на стул у длинной стойки. Стодвадцатикилограммовый евнух с голым торсом, короткой саблей за поясом и тюрбаном на голове принял у меня заказ и поставил на полированную стойку из черного мрамора холодный стакан. За ширмой из позолоченных пальмовых ветвей небольшой ансамбль исполнял режущую ухо музыку.
Я сделал большой глоток и краем глаза заметил человека, как раз примостившегося на соседний табурет. Я осторожно повернул кольцо на указательном пальце левой руки, и в его зеркальной поверхности отразилось узкое, загорелое лицо с залысиной на лбу, заостренными белыми бровями, усами, как у кайзера Вильгельма и сатанинской улыбкой. Пара холодных голубых глаз встретилась в крошечном зеркале с моими.
— К чему такой наряд, Феликс? — тихо спросил я. — Теперь ты путешествуешь в парике?
Его веки дернулись. У Феликса Северанса это равнялось удивленному возгласу. Затем он подмигнул мне, что служило аналогом фразы: «Нас может подслушивать враг».
— Ну и ну, Джон Брэвэй, собственной персоной, — сказал он своим высоким голосом. — Тебя-то я точно не ожидал тут встретить…
Мы прошли через ритуал рукопожатия и «когда-я-видел-тебя-в-последний-раз», заказали еще по одному стакану, затем пересели за низкий столик. Феликс достал из кармана небольшое устройство, осмотрелся, чтобы удостовериться, что за нами никто не наблюдает, потом провел им по лампе на столе, по солонке, перечнице и пепельнице.
— С Мартой все порядке, — заговорил он. — Малыша Херби немного зацепил китайский вирус, а Шарлотта сломала ключицу…
Говоря, Феликс продолжал вынюхивать жучки, как пес на охоте, поднял небольшую статуэтку в виде богини-лягушки и незаметно бросил ее в свой тяжелый чемодан.
— Я слышал, ты собираешься разводить норок, — не прекращая представление, сказал я.
— Я передумал, Джонни. — Феликс проверил поднос с пряностями. — Слишком жестоко, черт побери, это станет плохим примером для маленького Ленни, Берты и остальных… — Он закончил проверку, прервав болтовню на середине предложения, и спрятал детектор жучков. — Ладно, Джонни, — тихо сказал он. — Мой драгоценный улавливатель носов, сунутых не в свое дело, говорит, что тут все чисто — Он окинул меня быстрым взглядом, каким мог сосчитать количество жемчужин на шее вдовы, пока целовал ее руку. — Спасибо, что пришел.