Ящик из небьющегося пластика с телом Луиса Сараписа стоял посреди просторного зала. Всю неделю, пока к нему был открыт доступ, не укорачивалась длинная вереница скорбящих, пришедших проститься с усопшим.
Слушая тяжкие вздохи старых дам в черных платьях, глядя на изнуренные горем морщинистые лица, Джонни Бэфут сидел в углу и с тоской дожидался своего часа. Не своей очереди, а того момента, когда посетителей попросят удалиться и он сможет заняться делом, ничего общего с похоронами не имеющим.
В соответствии с завещанием ему – шефу отдела общественных связей в концерне Сараписа – предстояло возвратить хозяина к жизни.
Только и всего.
– Проклятие! – пробормотал Джонни, взглянув на часы: до закрытия зала оставалось два часа. Он проголодался, да и замерз: от морозильной установки, служившей Сарапису гробом, по залу распространялся холод.
– Выпей горячего кофе, Джонни, – предложила Сара Белле, подошедшая с термосом. Она откинула со лба мужа иссиня-черную (гены индейцев чирикахуа) прядь. – Бедненький! Неважно ты выглядишь.
– Да, – кивнул Джонни. – Не по нутру мне все это. – Он указал подбородком на ящик и очередь. – Я и живого-то его не любил, а уж такого...
– , , – тихо произнесла Сара.
Джонни озадаченно – может, недослышал? – посмотрел на нее. Иностранный язык, догадался он через секунду. Сара Белле окончила колледж.
– Цитата, – пояснила Сара. – «Или ничего, или только хорошее». Так говорил зайчонок Топотун из «Бэмби». Надо знать классику кинематографа, Джонни. Ходил бы ты со мной по понедельникам на вечерние лекции в Музей современного искусства...
– Послушай, – перебил Джонни с отчаянием в голосе, – я не хочу его оживлять! Господи, зачем только согласился! Ведь говорил себе: добьет старого прохвоста эмболия – и все: прощай, бизнес... – На самом деле Джонни никогда не думал об этом всерьез.
– Разморозь его, – предложила вдруг Сара.
– Ч-чего?
– Боишься? – Она усмехнулась. – Отключи на время морозильную установку – и все, никакого ему Воскресения. – В голубовато-серых глазах приплясывали веселые искорки. – Вижу, вижу – страшно. Бедный Джонни. – Она похлопала мужа по плечу. – Бросить бы тебя, да ладно уж. Ты ведь и дня не протянешь без мамочки.
– Нельзя так, – проворчал он. – Луис совершенно беспомощен. Это бесчеловечно.
– Когда-нибудь, Джонни, ты с ним поссоришься, – уверенно пообещала Сара. – И тогда либо ты его, либо он тебя. А пока он в послежизни, у тебя преимущество. Зря упускаешь шанс, сейчас еще можно выйти сухим из воды.
Она повернулась и пошла к выходу, пряча озябшие кулачки в карманах пальто.
Джонни, помрачнев, закурил сигарету и привалился лопатками к стене. Жена, конечно, была права, ведь после-живущий не то же самое, что живой. И тем не менее при одной мысли о бывшем хозяине Джонни втягивал голову в плечи – он с детства благоговел перед Сараписом, с тех пор, когда тот, владея только компанией «Шиппинг 3-М» с энтузиазмом осваивал трассу Земля-Марс. Точь-в-точь мальчишка, запускающий модели ракет у себя в подвале. А в семьдесят, перед смертью, он через «Вильгельмина Секьюритиз» контролировал сотни предприятий, имеющих и не имеющих отношения к ракетостроению. Подсчитать стоимость его имущества не удавалось никому, даже чиновникам правительственной налоговой инспекции. Наверное, это было попросту невозможно.
«Все-таки, чтобы иметь дело с Луисом, нужно быть холостым и бездетным, – размышлял Джонни. – Кстати, как они там, в Оклахоме? – Не было у Джонни никого дороже двух девчушек и, конечно, Сары Белле. – Так ведь я о них забочусь, – убеждал он себя, дожидаясь, когда придет время забрать старика из зала, согласно его подробным инструкциям. – Подумаем вот о чем. Вероятно, у него есть почти год послежизни. Из стратегических соображений он решает разделить этот год на короткие отрезки, чтобы оживать, например, в конце каждого финансового года. Раскидал, небось, лет на двадцать – месяц туда, месяц сюда. Напоследок, зная, что будет сдавать, оставил недели, дни. А перед самой смертью Луис очнется часа на два: сигнал слабеет, в замороженных клетках мозга едва теплится искорка электрической активности, и все глуше, неразборчивей слова, прорывающиеся из динамика. И наконец – тишина. Небытие. Но это может случиться через четверть века, в две тысячи сотом году».
Часто затягиваясь, Джонни вспоминал тот день, когда пришел в управление кадров «Экимидиэн Энтерпрайзиз» и заплетающимся от волнения языком сообщил молоденькой особе в приемной, что готов предложить компании свои услуги. У него, дескать, есть ряд идей, которые могут принести немалую выгоду. Например, он придумал способ раз и навсегда покончить с забастовками. Всем известно, что в космопорту мутят воду профсоюзы, они буквально руки выкручивают администрации, – а Джонни готов дать Сарапису совет, как вообще отделаться от профсоюзов. План, конечно, был грязный, и Джонни это понимал. Но ведь он не солгал тогда, его идеи действительно стоили немало. Девушка посоветовала обратиться к мистеру Першингу, а тот сообщил о Джонни Луису Сарапису.
– Вы предлагаете запускать корабли из океана? – спросил Сарапис, выслушав его.
