Глава 1. Когда суровый час войны настанет
(Июнь – август 1941 г.)
21 июня 1941 г. Граница Восточной Пруссии, рядом с городом Сувалки
С утра стояла великолепная солнечная погода. Суббота, 21 июня, для 12-й противотанковой роты[1] началась, как обычно, необременительными учениями и закончилась соревнованием взводов в хоровом пении с награждением отличившегося взвода бочонком пива. Офицеры строили планы на воскресенье, которое, по упорно бродившим слухам, все-таки должно было стать выходным днем. Первым выходным за прошедший месяц, в течение которого офицерские разведывательные группы обследовали границу и дороги. Для этого группы офицеров в часы вечерних сумерек подъезжали к границе до пределов видимости и слышимости, а затем пешком прокрадывались дальше. Но все надежды были грубо попраны прозой жизни – связной из штаба полка доставил вызов на вечернее совещание командиров рот у командира полка.
Все вызванные прибыли почти одновременно и недоуменно рассуждали о том, что бы это могло значить. Совещания у командира полка происходили всегда днем, в обычные служебные часы, а на вечер обычно присылались приглашения на пирушки.
Обстановка совещания была странной – командир потребовал полной тишины и говорил чуть ли не шепотом, при том что ближайшие дозоры русских пограничников не смогли бы подслушать их, ори он хоть во весь голос: их застава стояла в километре от штаба полка, за березовой рощицей. Полковник огласил приказ: немедленно поднять роты по тревоге и, соблюдая максимум осторожности, выдвинуться на приграничные исходные рубежи. Командирам рот вручили под расписку по толстому конверту из плотной коричневой бумаги, с указанием вскрыть ровно в ноль часов на своем командном пункте. Совещание завершилось не менее странно: в комнату вошел вестовой с подносом, уставленным рюмочками с коньяком. Притихшие офицеры с нарастающим тревожным ожиданием, молча, выпили и разошлись по подразделениям. Кое у кого перед мысленным взором вставал призрак Наполеона.
Двенадцатая рота, поднятая по тревоге, машина за машиной, повзводно, с погашенными фарами, выдвигалась к заданному участку. Ничего не подозревающие солдаты, зевая и пуская ветры, втихомолку костерили назойливых восточнопрусских комаров и командование, придумавшее столь изощренную форму издевательства – учения в ночь на воскресенье. Это как дать заядлому курильщику сигарету и не дать прикурить.
Установив орудия на назначенных позициях и замаскировав машины, солдаты заворачивались в плащ-палатки, пристраиваясь вздремнуть, кто где, благо ночь теплая и дождь не собирался – лето… Собрав командиров взводов, Бруно выслушал доклады и, приказав вестовому достать серебряные, с выгравированной датой, стопки, подаренные командиром полка на тридцатилетие, наполнил их из пузатой бутылки. Покуривая трофейные английские сигареты, офицеры и фельдфебели смаковали отличный французский коньяк и болтали на отвлеченные темы. Вокруг храпели солдаты, назойливый писк комаров лез в уши. В воздухе смешивались запахи бензина, прогретой земли, кожаной амуниции и оружейной смазки.
Ровно в полночь роту подняли, построили в каре и обер-лейтенант зачитал воззвание фюрера. Солдаты украдкой переглядывались, никто не произнес ни звука.
Проследив за выдачей боевых патронов, изучив с командирами взводов подробный боевой приказ с задачей на день, также лежавший в конверте, и сам, еще раз проверив готовность, Винцер, подобно большинству солдат, нервно закурил, пряча огонек сигареты в кулак и время от времени поглядывая на часы и на русскую территорию.
Оставался час до назначенного времени, когда вдруг ЭТО произошло. Непонятный звукосвет, режущий глаза, или светозвук, бьющий по ушам, заставил всех резко вздрогнуть. Кто-то начал тереть глаза, кто-то схватился за уши, а некоторые попытались одновременно сделать и то, и другое. Со стороны границы вдруг вспыхнуло все. Словно выросла из земли огненная стена. Выросла – и растворилась, разлетелась в невесомые клочки под напором ветра. Резко испортилась погода.
– Доннер… етте… крайцхаг… ноханмайль. – Внезапный, резкий и по-зимнему холодный ветер донес до обер-лейтенанта обрывки чьей-то ругани.
Усмехнувшись, Бруно поднес к глазам бинокль и… «Майн Готт!» – вырвалось у него. Вместо темной лесистой равнины с небольшой деревней слева и засеянным полем почти у самого горизонта он увидел голую равнину, покрытую снегом, с огнями в районе бывшей деревни, определенно напоминающими огни… города?
«Откуда город? И куда делись вышки пограничников? Что вообще произошло? Какой-то хитрый трюк русских?» – метались мысли в голове Бруно, пока он приказывал одному связному собрать командиров взводов и отправлял второго к командиру полка на мотоцикле со срочным донесением.
Интерлюдия
Мир изменился, и первыми это осознали немецкие солдаты передовых частей. Изменившийся ландшафт, потеря многих ориентиров и целей – все это вызвало шквал панических докладов наверх и не менее панических запросов сверху. Еще больше непонятного добавилось, когда вернулись самолеты, наносившие первый удар. Из более шести сотен бомбардировщиков и двух сотен истребителей возвратилась едва ли половина, причем части экипажей требовалась срочная психиатрическая помощь. Бившиеся в истерике «белокурые бестии» кричали об адских летающих привидениях, о внезапной гибели друзей, о неотвратимой гибели… Летчики, сохранившие голову на плечах, докладывали о летающих «трубах» со стреловидными крыльями, с огромной скоростью атаковавших их самолеты и открывших мощный пушечный огонь, новых «Ратах»
