Я пообещал Бинго встретиться с ним на следующий день и сообщить свое мнение об этой жуткой Шарлотте и вот теперь тащился по Сент-Джеймс Стрит, ломая голову над тем, как, не нанеся смертельной обиды, объяснить ему, что на всем свете нет более омерзительной особы. Вдруг из дверей Девонширского клуба вышел старый Битлшем, а с ним Бинго – собственной персоной. Я прибавил шагу и нагнал их.
– Вот так встреча! – сказал я. Это невинное приветствие отчего-то произвело неожиданный эффект. Старый Битлшем весь затрясся с головы до ног, словно бланманже на палочке, выпучил глаза и позеленел.
– Мистер Вустер! – воскликнул он с облегчением, узнав меня, – очевидно, встреча со мной представлялась ему не самым худшим из возможных несчастий. – Как вы меня напугали.
– Ах, извините.
– Дядя немного расстроен, – сказал Бинго полушепотом, словно у постели тяжелобольного. – Он получил письмо с угрозами.
– Письмо с угрозами?
– Написанное явно безграмотной рукой, – сказал Битлшем, – и в недвусмысленно угрожающих выражениях. Мистер Вустер, вы помните того злобного бородатого субъекта, который набросился на меня с оскорблениями в Гайд– Парке в минувшее воскресенье? Я вздрогнул и украдкой покосился на Бинго. Его лицо не выражало ничего, кроме озабоченности и участия.
– Что? А… ну да, – сказал я. – Бородатый субъект. Тот тип с бородой.
– Вы смогли бы его опознать – если потребуется?
– Ну… э-э-э… То есть как это?
– Видишь ли, Берти, – сказал Бинго, – мы подозреваем, что письмо – дело рук бородатого. Вчера вечером я проходил по Паунсби-Гарденз мимо дома, где живет дядя Мортимер, и увидел, как с крыльца крадучись спустился незнакомец. Видимо, это он принес письмо. Я заметил, что у него была борода. Я вспомнил об этом, когда дядя Мортимер рассказал мне про письмо и про тот инцидент в парке. Я решил во всем разобраться.
– Нужно известить полицию, – сказал лорд Битлшем.
– Нет, – твердо сказал Бинго, – на этой стадии расследования полиция мне только помешает. Не волнуйтесь, дядя. Я уверен, что сумею выследить этого типа. Предоставьте дело мне. Сейчас я посажу вас в такси, и мы как следует все обсудим с Берти.
– Ты славный мальчик, Ричард, – сказал старик Битлшем, после чего мы запихнули его в проезжавшее такси и помахали ему ручкой. Я повернулся к Бинго и смерил его суровым взглядом.
– Это ты написал письмо? – спросил я.
– Разумеется! Жаль, Берти, что ты его не видел! Лучшее угрожающее письмо всех времен и народов!
– Но какой во всем этом смысл?
– Очень даже большой смысл, дорогой мой Берти, – сказал Бинго и с чувством взял меня за рукав. – Что ни скажут обо мне потомки, в одном они не смогут меня упрекнуть: что, мол, у меня не было деловой хватки. Взгляни на это! – Он помахал у меня перед носом какой-то бумажкой.
– Ух ты! – Это был чек, самый настоящий, недвусмысленный чек на пятьдесят монет, подписанный лордом Битлшемом и выданный на имя Р. Литтла.
– Это за какие же заслуги?
– На расходы, – сказал Бинго, и положил чек в карман. – Ведь всякое расследование требует денег, верно? Сейчас побегу в банк – то-то они там рот разинут, потом отправлюсь к букмекеру и поставлю всю сумму на Морского Ветерка. В таких делах, Берти, главное – такт. Если бы я пришел к дяде и попросил у него пятьдесят фунтов, получил бы я их? Да никогда в жизни! А, проявив такт, я… Кстати, что ты скажешь о Шарлотте?
– Ну… э-э-э… Бинго любовно массировал рукав моего пиджака.
– Понимаю, старик, понимаю. Даже и не пытайся подыскать слова. Она сразила тебя наповал, верно? Ты просто онемел, ведь так? Уж я-то знаю. Она на всех так действует. Ладно, дружище, мне пора… Да, и последнее: что ты скажешь о Бате? Роковая ошибка природы, ты не находишь?
– Должен признаться, мне доводилось встречать людей и поприветливее.
– По-моему, я его обскакал, Берти. Сегодня Шарлотта идет со мной в зоопарк. Одна. А после этого я веду ее в кино. Мне кажется, что это начало конца, а? Ладно, хоп-хоп, старичок. Если тебе сегодня нечего делать, можешь пробежаться по Бонд-Стрит и присмотреть мне свадебный подарок. После этого я потерял Бинго из виду. Пару раз я оставлял для него записки в клубе с просьбой позвонить, но безо всякого результата. Я понял, что он слишком занят, чтобы откликнуться на мои призывы. И дети «Красной зари» исчезли из моей жизни, хотя Дживс как-то сказал, что однажды встретился с Батом и имел с ним краткий разговор. Дживс сообщил, что Бат стал еще мрачнее прежнего. Его шансы на победу в борьбе за пышнотелую Шарлотту резко пошли вниз.
– Похоже, что мистер Литтл полностью затмил его, сэр, – сказал Дживс.
– Плохо дело, Дживс, очень плохо.
– Да, сэр.
– Боюсь, что когда Бинго покончит с артподготовкой и пойдет в штыковую, нет такой силы ни на небе, ни на земле, которая помешала бы ему свалять грандиозного дурака.
– Похоже, что так, сэр, – сказал Дживс.
Потом подоспели Гудвудские скачки, я облачился в свой лучший костюм и полетел на ипподром. Когда о чем-то рассказываешь, всегда встает вопрос: стоит ли ограничиться голыми фактами или развести пожиже и украсить рассказ всякими мелкими деталями, передать атмосферу и все такое. Я хочу сказать, что многие на моем месте, прежде чем дойти до развязки этой истории, описали бы Гудвуд, голубое небо, живописные холмы, веселые стайки карманников, а также толпы тех, чьи карманы они обчистили, ну, и так далее. Но лучше все это опустить. Даже если бы я и захотел подробно описать те злополучные скачки, у меня просто рука не поднимается. Рана еще слишком свежа. Боль до сих пор не утихла. Дело в том, что Морской Ветерок (будь он трижды неладен!) пришел последним. Представляете? Последним! «Настало время испытаний, когда проверяется сила духа каждого из нас». Проигрывать всегда неприятно, но на этот раз я был настолько уверен в победе этого чертова Ветерка, что полагал, будто сам забег – пустая формальность, своего рода причудливая устаревшая церемония, которую полагается совершить прежде, чем прогуляться к букмекеру и получить свой выигрыш. Я побрел к выходу с ипподрома на поиски средства, позволяющего приглушить боль и забыться, и вдруг наткнулся на Битлшема. У него был настолько убитый вид, физиономия такого свекольного оттенка, а глаза горестно скосились к переносице под таким невообразимым углом, что я лишь молча пожал его руку.
