Облачным, но светлым декабрьским утром я наконец вырвался из Нью-Йорка, оставив в неряшливом одиночестве опостылевшие апартаменты под крышей огромного билдинга и переместив свой скромный, но увесистый багаж на борт трансатлантического гиганта «Морро Касл», отбывающего на Багамы.
Накануне отъезда мой советник и личный секретарь жестом карточного шулера метнул на письменный стол веер ярких бумажек: билет компании «Роял Каррибиан» в одноместную каюту первого класса, глянцевый буклет, представляющий породистый профиль и анфас океанского богатыря с подробным описанием его умопомрачительного внутреннего содержания, а также вырезанную из «Нью-Йорк таймс» статью. Автор статьи «Звезды в океане» с ажиотажным захлебом перечислял звучные имена тех, кто оказал честь своим присутствием блестящему во всех отношениях экваториальному лайнеру.
Если три-четыре года назад возможность лицезреть на борту шейхов, кинозвезд, биржевых воротил, промышленных магнатов и прочих ВИП-персон могла заметно поднять мой жизненный тонус, а отсутствие собственного имени в списках бомонда его же снизить, то теперь все обстояло наоборот. Я стал достаточно состоятелен и знаменит, чтобы утолить покладистое тщеславие без допинга громких знакомств, и слишком озабочен своей собственной проблемой, именуемой «творческим кризисом», чтобы не заподозрить иронии в приклеенном газетчиком к моему писательскому имени определению «плодовитый».
Темно-коричневый кофр, погруженный на борт «Морро Касл», хранил три варианта рукописи моего двадцатого романа, процесс создания которого явно зашел в тупик.
Запершись в комфортабельной каюте, я решил ограничить общение с внешним миром вылазками в тихий ресторан и моционом к ближайшему бару. Отрадно было вообразить, лежа с томиком ненавязчиво-гениального Монтеня, что метрах в четырех над моей головой лопочет, улыбается камерам нарядная, благоухающая толпа с удельным весом в пол знаменитого лица на один квадратный фут.
Капитан судна объявил в первый же вечер плавания «Бал величайших знакомств» с ведением телерепортажа для «Светской хроники». Не вставая с кровати, я мог наблюдать за порханием одухотворенного тележурналиста, вещавшего то из корабельной кухни, изобилующей живописными развалами всевозможной снеди, то из радиорубки с задумчиво-сосредоточенными офицерами, то из самой гущи бальной тусовки – из ее яркого оранжерейного букета, в котором не было ни одного заурядного экземпляра.
Мелькали обнаженные плечи, сияющие улыбки, чернокожий дирижер с зажатой тройным лоснящимся подбородком нежно-розовой бабочкой представил оркестр, готовый исполнить любой шлягер по заказу всякого размечтавшегося гостя. С широким зевком я выключил телевизор и натянул на голову одеяло. Из отдаления, как сквозь вечерний провинциальный парк, доносилась ретроспектива хитов от Синатры до Мадонны. Я мысленно пробегал списки собравшихся в зале, пытаясь вычислить заказчиков отдельных мелодий и приманить осторожно подступающий сон.
Было уже около полуночи, когда в дверь постучали и кто-то назвал мое имя. Велюровые халаты и шелковые пижамы – не моя слабость. Но даже то, что я успел натянуть мятую джинсовую рубашку, оказалось весьма кстати, поскольку в коридоре стояла незнакомая дама.
– Можно войти? – Не дожидаясь ответа, она быстро захлопнула за собой дверь и припала к ней с видимым облегчением. Посетительница – в длинном черном плаще, усеянном искрящимися водяными брызгами, с тяжелой спортивной сумкой на плече – выглядела так, словно явилась с дождливой улицы.
– Присаживайтесь, мисс… – предложил я, придвигая гостье пухлое кресло, и воровским движением прикрыл голые ноги пледом.
– Пришлось пробежать по верхней палубе. Кажется, собирается шторм. – Откинув длинные мокрые пряди, она шагнула в световой круг и протянула руку: – Меня зовут А. Б.
Да я уже и сам видел, что это была она! Человеку, пробывшему в Штатах хотя бы неделю, легче было бы не узнать президента, чем эту девушку. Ее присутствие на экранах, рекламных щитах, журнальных обложках стало столь же привычным, как дорожные указатели на автобанах. И все же привыкнуть к ее лицу было невозможно. Даже такая – не «отредактированная» усилиями визажистов и кутюрье, в дождевой россыпи на взлохмаченных волосах, с размывами туши под строгими глазами – она была неправдоподобно хороша.
– Вас трудно не узнать. Очень приятно, мисс А.! – Вслед за гостьей я сел, засунув под кресло босые ступни.
– Мне тоже известно, кто вы. Добрый вечер, господин N.! Не буду скрывать – я заплатила приличную сумму за информацию о вас. В качестве компенсации затрат хочу попросить об одной услуге – принять в дар мое личное досье. Подлинное, разумеется.
Она сюрпризно улыбнулась. В сочетании с чистейшим русским языком последних фраз эффект получился фантастический. Как я, так и А. Б. считались коренными американцами.
– Мне нужна ваша помощь. Прошу вас о благодеянии или о подвиге – не знаю… Возможно, это щедрый дар, а может – «приглашение на казнь». Боюсь, мне не удастся толком объяснить. Слишком мало времени… Вы позволите?
Я подскочил, чтобы снять с нее мокрый плащ и явить взору снежное кружево очень простого, очень открытого длинного вечернего платья.
