Как мы в нашем трузере в Краснодар ворвались
Рассказывают, что летом 1982 года, когда еще Брежнев был жив, сидели мы с Серегой напротив таманского исполкома, вайн побухивали и в нашем трузере в исполком похаживали. И вот, приехала к нам из самого Краснодара черная Волга. Высунулась оттуда крепкая седая голова и сказала:
– Кто здесь Яша?
Серега сказал:
– Я Яша.
Голова сказала:
– Тебя к телефону.
Подошел Серега к машине, взял трубку и сказал:
– Дядь, а дядь? Это ты?
Дядька сказал:
– Это я. А ты кто?
Серега сказал:
– Я Серега.
Дядька сказал:
– А где Яша?
Серега сказал:
– А Яша в пелвисе слипит.
Дядька сказал:
– Понял. Грузи его в машину.
До этого места данный Яшин рассказ мне Серега рассказывает, ибо я не могу описать ситуацию, поскольку в пелвисе слипил. Вот почему Серега и сказал:
– Я Яша.
Разбудил меня Серега, до Волги доволок и в Волгу сгрузил. Вот с этого самого места данный Яшин рассказ я и сам рассказываю.
Едем мы в черной Волге по всему Краснодарскому краю, бодрым ветром нас обдувает, бодрит. Я сказал:
– А можно при помощи этого радиотелефона по межгороду бесплатно позвонить?
Шофер сказал:
– Конечно, можно. Это же специальный телефон.
Серега сказал:
– Давай для начала Альгису позвоним.
Позвонили Альгису в Вильнюс, но его мама сказала, что он в Гурзуф уехал. Позвонили другим вильнюсянам, а также Бухарскому и Ракинскому в Москву. Все в Гурзуф уехали. Это было не удивительно, ведь недаром мы где-то неделю назад их всех как раз в Гурзуфе и видели.
Вспомнили мы, кого неделю назад в Гурзуфе не видели, и позвонили ему. Это был Эль Бобров, в Москве. Эль Бобров в отрубях лежал и в Гурзуф не собирался. Тогда мы позвонили в Питер, Стасу Питерскому, который, в своей шапке-ушанке, всегда входил в Гурзуф и снова из Гурзуфа выходил.
Стас Питерский как раз был в Питере и мы с ним хорошо поговорили, продолжая стремительно двигаться через Краснодарский край. Стас Питерский как раз шил себе сумку и шапку-ушанку, чтобы в Гурзуф вырваться. Мы сказали ему, что все уже давно в Гурзуфе, а Эль Боров в Москве – в отрубях лежит. Потом мы снова в Москву, Эль Боброву позвонили и сказали, что Стас Питерский уже костюм себе шьет в Питере и в Гурзуф собирается. Тогда и Эль Бобров тоже стал в Гурзуф собираться.
Автомобиль наш тем временем в Краснодар ворвался и к суровому административному зданию подъехал. Вышел на ступени этого здания дядька мой Саша, посмотрел на нас, головы из Волги высунувших, и сказал:
– Понял. Вези-ка ты их Петя, лучше ко мне на дачу. И к холодильнику не подпускай.
Приехали мы на дядькину ведомственную дачу, расположились. Серега сказал:
– Товарищ водитель! Чего это паленой резиной пахнет? Может у вас с машиной что?
Как только бедный, пожилой и седой, доверчивый водитель на двор выбежал, мы с Серегой сразу к холодильнику кинулись. То, что мы увидели внутри холодильника, с трудом поддается описанию. Мы просто глазам своим не поверили. Батл водки. Бутилен шампанского. Трехлитровый банк вайна.
Это было в точности похоже на тот интерьер, который мы наблюдали в другом холодильнике, в Коктебеле, когда у нас великий коктебельский невыбух произошел. Но мы тогда еще этого не знали, поскольку великий коктебельский невыбух произошел спустя год после описываемых событий.
И, пока наш добрый шофер вокруг своей машины бегал, внутрь своей машины заглядывал и, ягодицами надуваясь, запах резины носом вынюхивал, мы с Серегой быстренько отхлебнули, сколько могли, из вайнового банка, надеясь, что дядька не ставит там лучинки, чтобы заметить уровень своего ведомственного вайна, как Алеше Пешкову лучинки по свечкам ставили, чтобы он книг по ночам не читал.
Вернулся шофер и сказал:
– Нет, ошибка. Ничего там не случилось с машиной.
И продолжает зорко за нами следить, чтобы мы холодильник не открывали.
Тут я говорю:
– Товарищ водитель! Кажись телефон в машине. Никак, дядька звонит.
Пулей вылетел пожилой седой шофер на двор, а мы с Серегой опять к холодильнику кинулись. Мы уже понимали, что уровень вайна, которого мы примерно по пол-литра выдринчили, мог бы нас выдать. И тогда мы распечатали батл водки и присосались к нему, выбухав, сколько могли. Дело в том, что к тому времени у нас уже новые идеи появились, и мы подумали:
– А откуда дядька помнит: полная ли у него ведомственная водка была или нет?
Вернулся наш шофер, сказал:
– Не дозвонился, видать, дядька твой, Александр Егорыч. Барахлит однако связь.
И снова сидит, следит, чтобы мы холодильник не открывали. Вскоре, однако, ему в фекалярий захотелось, фекалии сбросить. Говорит:
– Вы ж ребята честные? Хорошие вы ребята? Слово свое держите?
Мы говорим:
– Канешна.
И только он в фекалярий бросился, фекалии метать, как мы с Серегой, конечно же, сразу в холодильник ринулись, как ракетчики со своими ракетами. Потому что мы слова-то никакого никому не давали, и держать нам нечего было.
На сей раз шампанскому черед пришел. Решили мы осторожно бутилен открыть, отбухнуть оттуда, а потом снова закрыть. Мысль наша к тому времени была такова: думали мы, что бутилен шампанского темный, и дядька не заметит, что там уже отбухнуто, а подумает, когда войдет и сразу пробку радостно в потолок, что пролилось оно оттуда при выстреле.
