Всю ночь лил дождь, его сменил жар раннего июльского утра. Голые склоны горы уже высохли, но мох в расселинах еще хранил в себе влагу, и все краски казались ярче обычного. Внизу, под верандой, буйствовал настоящий тропический лес, окутанный утренней дымкой. Трава и цветы, как назло, росли так густо, что того и гляди обломишь какой-нибудь стебелек, поэтому бабушка осторожно шарила между цветами, прикрывая одной рукой рот и каждую секунду рискуя потерять равновесие.
– Что ты делаешь? – спросила София.
– Ничего особенного, – ответила бабушка. – То есть я хотела сказать, что ищу свою вставную челюсть, – добавила она сердито.
Девочка спустилась с веранды и деловито поинтересовалась:
– Где ты ее обронила?
– Здесь. Я стояла на этом самом месте, она и упала сюда, в пионы.
Бабушка и внучка принялись за поиски вместе.
– Давай я поищу, – сказала София. – Ведь тебе трудно стоять на четвереньках. Пусти-ка.
Девочка нырнула под цветочную крышу и поползла между зелеными стеблями по мягкой черной земле. Ух, как тут было здорово, в этом запретном царстве! А вон и зубы – белые, острые, целая челюсть!
– Нашла! – София поднялась. – На, вставь их.
– Только не смотри на меня, – сказала бабушка, – я стесняюсь.
София спрятала руку с челюстью за спину:
– А я хочу посмотреть.
Тогда бабушка быстро вставила зубы, и оказалось, что ничего интересного в этом нет.
– Бабушка, а когда ты умрешь? – спросила София.
– Скоро. Но тебя это не касается.
– Почему?
Бабушка не ответила, она шла все дальше по склону к ущелью.
– Туда нельзя! – закричала София.
Бабушка презрительно взглянула на нее:
– Знаю. Папа не разрешает нам ходить в ущелье. Но мы можем успеть, пока он спит.
Они медленно спускались с горы, мох скользил под ногами, солнце поднялось еще выше и высушило последнюю влагу, теперь, казалось, весь остров купался в солнечном свете. Было очень красиво.
– И тебе выроют яму? – участливо спросила София.
– Конечно, – ответила бабушка. – Большую яму. – И лукаво добавила: – Нам всем места хватит.
– Почему?
Они шли к мысу.
– Так далеко я еще никогда не заходила, – сказала София. – А ты?
– И я тоже.
Вот и мыс. Гора в этом месте спускалась в воду темными террасами, и каждый такой шаг в темноту был окантован светло-зеленой бахромой из водорослей, которые то набегали с волной на каменную площадку, то снова уходили в море.
– Я хочу купаться, – сказала София.
Она ждала, что бабушка возразит, но та будто и не слышала ее слов. София стала раздеваться, медленно и опасливо, не очень-то доверяя молчаливому согласию бабушки.
Ледяная вода обожгла ноги.
– Холодная.
– Конечно холодная, – сказала бабушка, все еще погруженная в свои мысли. – А ты как думала?
София вошла в воду по пояс и остановилась.
– Плыви, – подбодрила ее бабушка. – Ну, что же ты?
«Тут же глубоко, – подумала София. – Она, наверное, забыла, что я еще ни разу не плавала одна на глубине». Девочка вылезла из воды, уселась на камне и сказала как ни в чем не бывало:
– Сегодня будет отличный денек.
Солнце поднялось совсем высоко. Остров и море блестели, залитые солнечными лучами, воздух казался невесомым.
– Я умею нырять, – сказала София. – А ты знаешь, как ныряют?
– Конечно, – ответила бабушка. – Нужно собраться с духом, разбежаться и прыгнуть, вот и все. Чуть заденешь ногами листья фукуса[1], коричневые такие, знаешь, и скользишь вниз, задержав дыхание. Вода вокруг светлая и прозрачная, только пузырьки бегут наверх, а ниже все темнее и темнее. Потом поворачиваешься, поднимаешься на поверхность и делаешь вдох. Ну и плывешь. Просто плывешь к берегу.
– И все время с открытыми глазами.
– Еще бы! Ныряют всегда с открытыми глазами.
– Ты веришь, что я умею нырять, можно не показывать? – спросила София.
– Верю, верю. Одевайся, пойдем скорей домой, пока папа не проснулся.
«Не много мне теперь надо, чтобы устать, – подумала бабушка. – Как только вернемся, прилягу отдохнуть. И не забыть бы сказать ему, что ребенок до сих пор боится глубины».
