«Есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, просто рубила со всего плеча, хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза…» Это Гоголь написал про Собакевича. Потому что Гоголь не знал Кокшенова.
А вот если бы Гоголь знал Кокшенова… Его нос, глаза, губы… Но вдруг на этих губах появляется улыбка! Добродушная и простодушная. Простоватая и хитроватая. Появляется улыбка, и — только что был Соловей-Разбойник, а вот уже — родимый Иванушка-дурачок.
Кокшенов знает обезоруживающую магию своей улыбки. И пользуется ею со страшной силой. Но исключительно в мирных целях.
Народный артист Михаил Кокшенов — любимец народа. Его обожают милиционеры и официантки, проводники и кассирши, водители грузовиков и медицинские сестры… Я не раз был свидетелем, как в советские времена всеобщего дефицита достаточно было одной его улыбки, чтобы мгновенно и безотказно обнаруживались гостиничные номера, которых «нет», и освобождались ресторанные столики, которые «заказаны», возникали продукты, которые «проданы», и появлялись билеты, которые «бронированы»… Да, не было и нет такой брони, которую бы не могла пробить улыбка Кокшенова!
Только, не дай Бог, не толкуйте всё это как ловкое умение благоустроить себя. Нет, это — бескорыстное стремление помочь своим товарищам и общему делу. Он с легкостью необыкновенной получает билеты и номера, останавливает поезда и отправляет самолеты, перекрывает улицы и добывает бронемашины с одной лишь целью — чтобы снималось кино.
А может, я не с того начал? Может, надо было начать с тех давних времен, когда он еще не был кинозвездой, а был начинающим автором, и в самых разных юмористических изданиях радовались его остроумным и неожиданным миниатюрам. Многие из них вы прочтете в этой книге.
Или, может, наоборот, следовало начать с гораздо более поздних времен, когда он — уже звезда — ощутил недостаточность только актерского творчества и занялся еще сложнейшим делом кинорежиссуры. Результат — парадоксальные комедии «Русский бизнес», «Русский счет» и «Русское чудо», которые собрали множество зрителей в кинотеатрах и не сходят с экранов телевидения. Рассказы о его работах вы тоже прочтете в этой книге.
Или, может, надо было писать вовсе не о работе? А о том, какой Мишка классный мужик, крутой спортсмен, русский богатырь. О том, как Михаил нежно-суров и ласково-строг со своей женой — прекрасной Еленой и дочкой Машей. О том, как Михал Михалыч любит Гришу — кобеля ужасающих размеров, жуткого монстра, которого он холит, лелеет и нянчит, словно малое дитя. Фото пса-балбеса вы увидите в этой же книге.
А может быть, вообще стоило начать…
Впрочем, с чего начать эти заметки и чем их закончить, не имеет никакого значения. Ведь всё равно и то, и другое, и третье это всё — о нем, и всё это — он.
Артист, режиссер, литератор. Мой друг Михаил Кокшенов.
Аркадий Инин
Когда ты молодой, то кажется, что время тащится очень медленно, и ты с нетерпением ждешь каждого следующего дня, ожидая от него каких-то чудес, новых свершений и торопишь, торопишь время.
Теперь, когда жизнь летит стремительно и уже не днями, а годами, то хочется хоть на минутку остановится и вспомнить, оглянувшись назад, то время, которое называется — МОЛОДОСТЬ!
Вспомнить о дорогих моему сердцу родителях, о товарищах и просто о времени, которое уже никогда не вернешь, но которое всегда со мной. Хочется вспомнить о безвременно ушедших друзьях. Хочется рассказать об учителях и коллегах, которым ты безмерно благодарен за те годы, а иногда и минуты общения, оставившие в моей душе неизгладимый след.
Хочется вспомнить и рассказать о театрах, киностудиях и картинах, в которых приходилось работать.
Хочется рассказать о тех странах и городах, в которых удалось побывать и работать благодаря самому для меня великому искусству на свете, самому великому таинству — КИНО!
Я — коренной москвич. Родился в Замоскворечье, аж напротив Кремля, на Софийской набережной. Можно гордо сказать — прямо в сердце России.
Домишко, правда, был, неказистый; его сейчас снесли, так что мемориальная доска мне не светит. Комнатенка тоже была паршивая, всего лишь девять метров, а нас было четверо — мама, бабушка, я и дворняжка «Чижик».
Зато место какое! На берегу Москва-реки и Кремль в твоем окне. Нет — вру. Кремля в окне не было, потому что окна были под потолком и в них был виден только кусочек неба. Но я точно знал, что у меня за окнами — Кремль, и это сильно действовало на мое мальчишеское воображение.
С детства меня тянуло во всякие исторические и археологические кружки. Мы с моими школьными товарищами исследовали все подвалы на набережной, ища подземный ход в Кремль.
Однажды нашли лаз в склад сухофруктов и, съев мешок немытых сухих груш, все угодили в Морозовскую детскую инфекционную больницу на две недели.
Как-то раз, дворник, обнаружив, что мы разбираем пол в подвале, запер нас и велел нам все привести в порядок. И мы, рыдая, до полуночи восстанавливали этот пол, хотя точно знали, что находимся на верном пути.
