Субботний день выдался холодным и ясным, Джон стоял возле окна, с высоты двенадцатого этажа смотрел на мокрые московские крыши, желтые деревья внизу. Он поискал глазами машину брата и не нашел, – Томас обещал приехать к часу, но опаздывал. Он не напоминал о своем существовании целый месяц, а сегодня вдруг позвонил, сказал, что заглянет ненадолго, привезет давно обещанный подарок – альбом с репродукциями немецких художников авангардистов. Сегодня у Джона были кое-какие дела, но не слишком важные, которые могут подождать, и он ответил, – приезжай.
Том явился с подругой красавицей Ингой Рощиной и неким Артемом Пастернаком, стареющим плейбоем, называвшим себя писателем и журналистом. Это был человек среднего роста и возраста, одевался как богемный художник, в джинсы и бархатный пиджак. Было заметно, что компания уже побывала в каком-то заведении, где спиртные напитки подают к завтраку. Пастернак принес в бумажной сумке пару бутылок "шардоне" и пакет с бутербродами.
Выпили вина, немного поболтали о пустяках. Том сказал, что прямо сейчас они всей компанией отправляются в город Владимир, – внизу ждет машина с водителем. Доберутся до места вечером, гостиница заказана. В воскресенье – культурная программа: осмотр памятников культуры, а в понедельник кое-какие дела, не слишком обременительные, – встреча с местным денежным мешком. Да, еще не все богатые люди переехали на жительство в Вену и Цюрих, иногда миллионеры живут в русской провинции.
– Мне нравятся небольшие русские города, – говорил Том. – Почти восемь лет работаю в России, и до сих пор восторгаюсь этими заповедниками патриархальной жизни. Вот там народные корни. У меня много фотографий русской провинции…
Будучи навеселе он всегда оживленно жестикулировал, рассказывал сбивчиво, перескакивал с одного на другое, возвращался к прежней теме и все начинал заново. Выглядел он уставшим, кажется, его мысли были где-то очень далеко, а восторги русской провинцией, – всего лишь пустая болтовня. Наверное, Тому хотелось выспаться, а не тащиться в машине две с лишним сотни верст. Странно и то, что он берет с собой в деловую поездку не только любовницу, но и Пастернака, человека с сомнительной, даже скандальной репутацией, способного находить неприятности там, где их нет и быть не может. Говорят, будто он профессиональный склочник, не вылезающий из судов из-за своих ядовитых газетных статей, а литератор, – более чем посредственный.
Джон слушал брата и поглядывал на Игну. Развалившись на диване, она листала каталог последней выставки модного московского художника, давая возможность Джону насладиться красотой ее длинных ног и точеных коленей. Около года назад брат познакомился с Ингой в одной богемной компании, где всегда было много красивых женщин, их роман развивался стремительно, как степной пожар. Тогда можно было предположить, что страсть окажется скоротечной, большое чувство сгорит, выродится в доверительные отношения, что-то вроде дружбы. Но это не случилось. Кажется, брат до сих пор любит эту женщину так страстно, будто их связь началась вчера, кажется, Инга отвечает взаимностью. Да, странные отношения, и странная женщина эта Инга, – вся напоказ и одновременно – вся в себе, одинокая и замкнутая, словно устрица в раковине.
Пастернак болтался по квартире, переходя из комнаты в комнату, разглядывал развешанные на стенах африканские маски. Он цокал языком и повторял, что иностранцы в России живут как короли. Квартиры в центре города с двумя ванными и двумя спальнями – и это для одного человека. И в придачу – чудный вид из окна и подземный гараж. И все это за счет работодателя. Господи, с ума можно сойти… Пастернак всегда был щедр на похвалу, но обязательно добавлял, что сам живет гораздо лучше: у него шикарная квартира в сталинском доме с видом на реку и "Мерседес" последней модели. Эти внешние атрибуты жизни, – квартира и "Мерседес", – оставались для него главными признаками успешного состоявшегося человека.
Пастернак долго копался в сумке, наконец вытащил помятую брошюру в бумажной обложке и вручил ее Джону.
– Мои мысли о сегодняшнем мире. Говорят, – гениально. Почитай.
Название – "На изломе сознания: публицистика".
– Кстати, ты не родственник тому Пастернаку? – спросил Джон. – Ну, который "Доктор Живаго"?
– Врать не хочу, а правду не скажу – я скромный человек. Не люблю, когда на меня падает тень гениального предшественника.
Пастернак глотнул вина и еще некоторое время с видом знатока разглядывал коллекцию масок:
– Джон, послушай умного человека. Выброси все маски на свалку. Начни собирать живопись. Ну, хотя бы русскую. Девятнадцатого века. Она растет в цене со скоростью света. А твои маски – это просто куски дерева. Поделки африканских ремесленников, не представляющие художественной ценности.
– Маски – это не капиталовложение, – сказал Джон. – Это для души.
Том добавил, что люди с деньгами часто начинают собирать живопись, надеясь, что это занятие удовлетворяет их эстетические амбиции и оправдает вложения, со временем даже прибыль принесет. А потом выясняется, что вся эта мазня ничего не стоит, а так называемые жемчужины коллекции, гордость собирателя, – три-четыре старинные вещи, написанные известными мастерами, – всего лишь современные подделки, к тому же весьма грубые. Пастернак стал горячо возражать, ему бы только начать спор, а тема значения не имеет…
