Текст № 1. «Один мой приятель…»
Один мой приятель был капитаном дальнего плавания. Но он терпеть не мог упоминания о морских принадлежностях. При слове парус его рвало, при разговоре о мачте тошнило, а если речь шла о якоре, вся палуба шхуны покрывалась вчерашним яйцом и сосисками из глубин живота капитана. Словом, это был капитан, не любивший морское дело. Словом, это был капитан, не любивший не только море, но и моряков. Это был капитан внутри себя, капитан, смотревший далеко вперед. Смотревший так далеко, как еще не заглядывал ни один моряк на свете. Это был капитан вне моря. Капитан, плюющий морю в лицо (если, конечно, у моря есть лицо). Это был самый отважный капитан на земле. Это был капитан на земле, потому что настоящие капитаны никогда не станут бороздить водные просторы. Потому что настоящие капитаны это не те, кто носит морскую форму и стоит у штурвала корабля. Настоящие капитаны презирают морской бой, у настоящих капитанов полные карманы цинизма оттого, что они твердо и слишком даже хорошо знают, в чем смысл бытия. Смысл настоящего бытия для настоящего капитана заключается лишь в короткой фразе: «Ничего нет». Таким образом, настоящий капитан это тот капитан, кто понимает, что ничего нет, никогда не было и никогда быть не может. Настоящий капитан это тот, кто понимает, что настоящих капитанов нет. Настоящий капитан это вовсе не капитан.
Текст № 2. «Ешь димедрол…»
– Ешь димедрол, ешь сколько влезет. Сколько хочешь, столько и съешь.
– Да, я точно знаю, что Бог есть. Бог есть, это факт, но лучше бы его не было.
Текст № 3. «А если бы ничего не было…»
– А если бы ничего не было, то что бы было?
Текст № 4. «А если бы ничего не было…»
– А если бы ничего не было, то что бы было?
– На воздушном шаре я бы полетела. Далеко, далеко полетела бы я. И я бы залетела своей матери в то самое место, из которого я появилась на свет. Из которого все дети появляются. А потом я стала бы уменьшаться, уменьшаться и уменьшалась бы до тех пор, пока я не стала бы тем, кем была до того, как стать мной. И воздушный шар тоже стал бы уменьшаться, уменьшаться до тех пор, пока не превратился бы в то, чем он был до того, как стать воздушным шаром.
Текст № 5. «Не понимаю, как это люди умудряются…»
Не понимаю, как это люди умудряются ездить в метро? Спускаются глубоко под землю, стоят на мраморе, смотрят в черную дыру, ждут, когда в темноте загорятся желтые глаза свиньи? Потом три сигнала, потом желтые глаза, потом выезжает длинная, как копченая колбаса, свинья. И все ее вагоны полны рыхлыми свиньями. Свиньи читают книги, газеты, разговаривают, выходят из вагонов на мрамор, заходят в колбасу и снова исчезают в черной дыре. Не понимаю, как можно жить, зная, что под городом черные дыры, забитые свиньями? Я не понимаю, как люди могут спускаться под землю? Как я могу каждый день ездить на метро? Как я могу быть свиньей и ездить на свинье? Вот возьмите кусок сала, засуньте его себе в рот и жуйте. А потом, когда вам уже станет невмоготу, заешьте этот кусок сала другим таким же куском. И тогда вы поймете, что это такое – ездить в метро со свиньями и быть свиньей.
Текст № 6. «Из глины он лепит человека…»
Из глины он лепит человека. Потому что он отец ему. А для вас у нас приготовлены два предмета: цветная бумага и соль. Не из глины. Из муки мы печем печенье, и здесь все в порядке. У нас есть такая длинная проволока, что мы можем натянуть ее между странами. Один конец проволоки прикрепить к колесу обозрения в техасском парке, а другой к «чертову колесу» в Москве. Но из глины он лепит только человеков. Поэтому они умирают один за другим. Для вас у нас приготовлены три предмета: Эйфелева башня из бумаги, серебряные блики и сон. Не из глины. Из льна мы шьем платья, и здесь все продумано. Вес тела, помноженный на вес тела, равен двум предметам: платью и «колесу». Я равна тебе и твоему полному недоумению. Я недоумеваю, ты недоумеваешь, это означает – мы в отчаянии. И все, что здесь написано, годится лишь в том случае, если вам действительно нечего сказать, если вы собираетесь молчать и в молчании давить на клавиши вашего старенького компьютера. Потому что вы по-настоящему ощущаете, что XXI век наступил. В противном случае вся ваша жизнь уйдет на то, чтобы искать логику там, где логика уже найдена.
Текст № 7. «Наступит такое время…»
Наступит такое время, когда люди поймут, что в текстах самое главное – это верно расположенные буквы. Это время придет. Оно вернется, оно уже было. Наступит такое время, когда умрут сюжеты, и затихнут голоса рассказчиков, и одни только буквы будут владеть вниманием читающего. Ведь читающий читает лишь для того, чтобы распознать знакомые знаки. Это время вернется. Это наступит. Вернется. Произойдет. Люди будут в музыке ценить ноты, а в живописи краски. Сюжеты умрут. Сюжеты перестанут рождаться. Вот я стою в метро и вижу мужчину, а мужчина видит меня. Что он видит? Он видит мое льняное платье, мои загорелые ноги, мои тонкие пальцы на руках и сумочку, обшитую стеклом. Но пройдет и это. И какой-нибудь мужчина будет стоять в метро, смотреть на девушку в льняном платье с загорелыми ногами и тонкими пальцами на руках и не будет видеть ее сюжет. Наступит и вернется то время, когда в метро мужчины научатся видеть серые узоры на моем платье, линию изгиба моих ног и прозрачный цвет ногтей на пальцах моих рук. Это время наступит, это время пришло, это время обязательно вернется.
